Сандра Мэй - Пылкий любовник
Идиотка! Романтическая идиотка. Зачем тебя понесло в Техас?!
Билл упругим движением поднялся на ноги, не глядя на Морин, протянул ей руку, но она встала сама, избегая прикосновения. Билл вгляделся в окружающую их мглу, коротко бросил:
– Надо идти. Нет смысла сидеть в грязи и мокнуть до утра. Ранчо – там.
Она пошла за ним, шмыгая носом и стуча зубами. Никаких мыслей в голове не осталось, только усталость и мучительное желание встать под горячий душ.
5
Вероятно, он умел ориентироваться, как дикий зверь – по запаху и остывшему следу. Во всяком случае, Билл Смит шел ровным, упругим шагом, не останавливаясь и не пытаясь сориентироваться на местности. Морин плелась за ним, автоматически переставляя ноги и уныло думая о том, что воспаление легких она, может, и не получит, но вот от того, что творится у нее с нижним бельем, застудить кое-какие места сможет запросто. Потом она вяло вспомнила, что джип, а с ним и все ее вещи остались далеко позади, но даже не расстроилась, потому что не было на это сил.
Когда небо стало темно-серым, дождь перестал. Все вокруг набухло влагой, попадающиеся все чаще кусты и отдельные деревца роняли с отяжелевших ветвей крупные капли. Босые ноги замерзли.
Прямо перед ней маячила широченная спина Билла. Морин тупо смотрела в эту спину, иногда опуская взгляд чуть ниже – и тут же снова вскидывая глаза. Не думать. Не вспоминать. Стыдно...
Смешно – у него ноги кривые. Ну, не то чтобы кривые, но уж не прямые, это точно. От верховой езды, должно быть. Его девочка ездит верхом с детства... наверное, и у нее ноги кривые. И отвратительный характер. Не могли же ее просто так выгнать из школы.
Как тебе не стыдно, Морин Килкенни! Она всего лишь маленькая девочка, выросшая без матери, на заброшенном ранчо посреди техасской прерии, в обществе ковбоев и ранчеро. Она нуждается в твоей помощи, а ты переносишь на нее ревность... Какую еще ревность! Мы знакомы первый день.
Какая у нее была мать? Женщина, которую любил и хотел Билл Смит? Женщина, с которой он занимался любовью. Которая зачала с ним дочь.
Мэри Лу. Он сказал – Мэри Лу. Мюриель. Мэри Лу – Мюриель.
Билл, не оборачиваясь, буркнул:
– Так само как-то получилось. Я, знаешь ли, не говорун. Чаще всего я произносил ее имя – Мэри Лу. Поэтому и дочку назвал похоже. А Мэри Лу согласилась.
Морин едва не свалилась в траву. Она что же, вслух ВСЕ ЭТО произнесла?!
Впадать в истерику было глупо, поэтому она порадовалась тому, что он так и не обернулся, а значит, не увидел ее малинового румянца, и спросила негромко:
– Тяжело было одному растить ребенка?
– Да нет... Сейчас тяжелее. А тогда я об этом не думал. Таскал ее за спиной в кульке, как индейцы своих детей, кормил из рожка. Зимой-то с пеленками возня, а летом она голышом бегала. Вот теперь стало труднее. Мю растет. Задает вопросы, на которые я не знаю ответа. Я только сейчас начал понимать, как нам не хватает Мэри Лу. То есть я-то, для себя, это знал... В общем, сама видишь, объясняльщик из меня паршивый.
Морин спросила слегка охрипшим голосом:
– Ты... сильно по ней тоскуешь?
Билл ответил не сразу.
– Понимаешь, так сразу и не скажешь. Я почти с ума сошел, когда она умерла. Во всяком случае, жить мне тогда не хотелось. Может быть, если бы мы были старые или она долго болела – тогда другое дело, но она сгорела в один день. Представляешь – сегодня утром она еще смеялась, играла с Мю, варила бобы – а завтра утром я уже зашивал ее в саван. С этим трудно смириться.
– Билл, прости, я не должна...
– Нет, Ничего. Я ведь никогда об этом не говорил, а может, и зря. Вот... Потом Мю заплакала, потому что есть хотела и описалась, а коровы мычали, потому что у них вымя болело от молока. Надо было ехать на дальние пастбища... В общем, некогда было умирать. Потом привык.
Я ее на холме похоронил. Ты, когда с Мю подружишься, попроси ее, она тебя сводит. Или сама отведет, без просьбы. Это ее секретное место. Там она с матерью разговаривает. Когда она еще совсем малышка была и мы возвращались с пастбищ, я каждый день с ней приходил на холм и рассказывал про Мэри Лу. Меня все чокнутым считали, мол, она такая маленькая, все равно ничего не поймет. А Мю потом мне выдала почти все эти рассказы. Стало быть, запомнила.
– Билл...
– Ты не думай, я не то чтобы...
– Билл, прости меня.
Он резко развернулся, навис над ней скалистым утесом, взял крепко за плечи, вглядываясь в осунувшееся лицо девушки.
– Вот это ты брось, учительша. Не извиняйся за то, в чем нет твоей вины. Если кто и виноват, так это я. Негоже пользоваться моментом и лезть под юбку к перепуганной девчонке.
– Билл...
– Я виноват, Морин. Больше такого не повторится. А что до Мэри Лу... Между нами она не стоит, да и не рыцарь я, который верность одной даме всю жизнь хранит, тихо занимаясь рукоблудием по углам.
– Билл...
– Любил я ее, очень любил. Но она умерла. Ее больше нет, ни здесь, ни где в другом месте. Попы говорят, на том свете можно встретиться, но только я свою Мэри Лу лучше знал, чем все попы в мире. Она бы нипочем не одобрила, если бы я дожидался скорой смерти и встречи с ней на небесах. Она жить любила. Смеяться. Песни петь. Верхом скакать по прерии, голышом. Дочку нашу любила.
Я спал с женщинами, Морин. Но ни одну из них не хотел ввести в свой дом. Познакомить со своей дочерью. Обещать что-то. Наверное, если такая найдется, я узнаю об этом как-то. То, что я к тебе... полез, извини. Больше не повторится. Это выброс адреналина, так в армии нас учили. Ты не бери больше это в голову, ладно? Я очень надеюсь на тебя, поняла? Ты можешь спасти нас с Мю. Это – самое главное. Ну что, мир?
Она подала ему руку – а лучше было бы этого не делать. Потому что от прикосновения жесткой широкой ладони Билла по жилам Морин мгновенно побежал жидкий огонь, стали ватными и слабыми ноги. Возможно, там, у перевернувшегося джипа у них и случился выброс адреналина. Несомненно и то, что этот красивый, сильный парень уже справился с собой и говорит ей чистую правду. В таком случае у Морин Килкенни только один выход: стиснуть зубы, загнать свои страсти поглубже в сердце и просто попытаться выполнить свою работу, помочь Биллу и его дочери по мере возможности – а потом как можно скорее сбежать отсюда. Вернуться в тихий, размеренный мир без гроз, прерий, инфернальных ранчеро и брутальных ковбоев, загнать свои гормоны в соответствующие рамки, завести себе приличного бой-френда, выйти замуж...
Из теплого тумана за спиной Билла вырвалось чудовище. Косматый и лохматый зверь, величиной с медведя, распластался в прыжке, оскалив такие зубы, что любой волк в обморок упадет. Не то что Морин Килкенни...
