Mara Palpatyne - Предпоследняя былина

Огненно-рыжие волосы были собраны сзади и прикрыты диадемой из белого золота с тринадцатью камнями. Двенадцать из них были собраны в группы по три: алмаз, рубин и янтарь – Огонь; изумруд, ультрамарин и жемчуг – Вода; аметист, агат и хризопраз – Воздух; бирюза, малахит и нефрит – Земля. А в центре, надо лбом, сиял ромбически ограненный бриллиант – символ ее и моей стихии.

На Княгине было светло-голубое, расшитое серебром и жемчугом, платье из льняного дамаска. Пояс этого платья (мне ль не знать?) был выткан из серебряных нитей и перехватывался под грудью серебряной бляхой с изображением Матери Бога. Но грудь княгини, плечи и предплечья были скрыты епанчей из аксамита, окаймленной серо-серебристым мехом перелетных песцов. Даже сапожки Ольги были голубовато-серыми, с серебряными оковами и жемчужным шитьем.

А у трона стоял ее Посох – страшное оружие Гнева Творца – и щит, способный отразить любой удар… Вот только без нас, Валькирий, эта мощь станет не просто бесполезной – опасной…

А они стояли перед ликом той, кого я обвивала ночью руками, они должны были склонить свои головы перед той, кто склонял свою голову ко мне. Я не стану говорить об этом никому, промолчу о ночах нашей почти запретной нежности…

Единица прошла пару шагов и, лихо развернувшись, возглавила строй, а я…

А мне придется пройти мимо всех, одной, без фамилиара, совсем одной. Одесную – леденящий взгляд любимой, ошую – двенадцать пар глаз, и среди них есть такие, что способны вырвать кусок плоти. Или души.

Я иду, словно под прицелом. Наверное, надо было бы понурить голову, но я не согласна – не чувствую за собой вины. Смотрю вперед, в окно, за которым алое пламя заката превращает в багрово-черную ткань северные затоки Славуты. Иду и становлюсь с краю на левом фланге.

Она смотрит на меня, а я смотрю на нее – и это на глазах остальных. Все прекрасно знают, что на кону, и все молчат. Таковы правила игры – я тоже их знаю, мы все знаем…

– Ой, гой же вы есте, добры Валькирии, – Ольга поднялась столь плавно и грациозно, как никогда до того. Она…

Она стала другой. Другими стали уголки губ, другими стали пальцы, движения – все стало незнакомым.

– Ой, ты гой еси, сударыня владычная, – ответили мы почти хором, склонив колени.

– Славны будьте, сестры.

– Тебя прославим, матушка.

Не беда, что матушка была моложе каждой из нас. Но она – наша княгиня; ее отметил Княгиней среди многих отроковиц, воспитанниц Двора, Знак Творца Всех и Всея. И именно она помазана править огромным Княжеством, широкой дугой изогнувшимся у западных границ Империи, от Стены до западных гор, от озерного края до теплого моря на юге.

Перед волей Княгини склоняются и люди, и нелюди – такие, как Поток. Лишь Твари неподвластны ей, но они враждебны всему живому. И эта могущественная Княгиня – моя Олюшка…

Мы поднялись с колен и вновь стали в ряд. Тринадцать пар глаз воззрились на стоявшую у Престола. Первое очарование прошло, и теперь Оля вновь казалась хрупкой и беззащитной, как и раньше. От тоски сжало горло. Так хотелось броситься к ней и обнять, но…

– Слушайте, сестры, и знайте. Пришло тревожное время, и всем вам надлежит быть в Стольном. Зоны неспокойны, даже стихии ведут себя не так, как раньше. Я была на богомолье, и старица сказала, что знаки времен сейчас такие же, как тогда, когда пришел Авадонна. Посему я приняла решение собрать всех вас в Стольном. А пока желаю услышать от вас, не видели ли чего необычного в своих странствиях?

И смотрит на меня. Ох, эти ее глаза, этот взгляд, от которого душе и сладко, и больно, от которого хочется броситься не пойми куда – то ли от нее, то ли к ней.

Мои бывшие сослуживицы начали говорить, рассказывая о том, что видели. Единица (вот умница!) о нашем вояже умолчала, но Потока помянула, заявив то, что мне было неизвестно – что в Зоне в воде творится невесть что, и сам старый водяной старается теперь держаться к дамбе поближе – на всякий пожарный.

После Единицы все рассказывали по очереди – Двойка резко, почти грубо ответила:

– Я все время в Стольном. Мне рассказать нечего.

Тройка, коротко стриженая Аглая, недовольно покосилась на соседку и сказала:

– Я на Востоке была. Мы думали, что Султанат начнет вылазки на нашу территорию, но у них, кажется, и своих проблем хватает. В пустынях Твари шастают, как купцы по Тракту.

Четверка кокетливо поправила пояс на белоснежном платье и ответила на немой вопрос Княгини:

– А я что? Я у Черниговского Княжича была. Даже если у оборотней какие-то проблемы, то мне о том не докладывали. Вы же знаете, какие они отвратительно-скрытные… Только безделушки дарят всякие…

Кошусь на эти безделушки у нее на шее и тихонько хмыкаю. Имела Элина успех при дворе Княжича. Явно имела.

Но тут заговорила Светлана. Пятерка встревожена была не меньше Княгини:

– С птицами творится что-то ненормальное. Птенцы рождаются слабыми, часто умирают… Многие стаи собрались улетать раньше срока…

Шестерка сказала, что ничего "такого" не заметила. Вообще, Карина – вечно гордая, с высоко задранным носом – сейчас выглядела какой-то потерянной.

– Звезды стали другими, – задумчиво ответила Седьмая. Двойка хмыкнула, но Оля все-таки уточнила:

– Какими другими?

– Неяркими. Тусклыми. Они больше не радуют.

Восьмерка пристально посмотрела на Вторую… Ну да, они же от одной стихии, а Женька ни слова не сказала про волнения.

– Волнуется Зона, Княгиня, – тихо начала Регина, – Тварей меньше попадаться стало. Они таятся почему-то. Словно боятся не меньше нашего. Только чего же они могут бояться? Кого?

София докладываться не стала. Ну, а что ж ей? Девятка все это время была при дворе, думается мне, первая и заметила начальные признаки волнений стихий…

Десятка, как всегда, вызывала у меня стойкую ассоциацию с ее фамилиаром – кошкой Баст. И говорила она тоже очень по-кошачьи, мягко растягивая гласные и понижая голос:

– Я была у ведьм. Они, правда, слишком поглощены своими исследованиями, но кое-что выяснить все-таки удалось… Почему-то сильнее всего волнуется Вода. Остальные стихии будто отзываются на ее колебания… Так что это к Водным вопрос…

Единица улыбнулась и согласно кивнула, София только склонила голову на бок, а Карина стала еще испуганнее, чем до этого, хотя, казалось, куда уж больше…

Честно говоря, Одиннадцатую я прослушала. Она чирикала что-то свое, может и важное, но вызывающе резкое отторжение. Да и коситься на Ольку было куда… правильнее, что ли…

И, наконец, вперед выступила Двенадцатая. Лера отличалась особой тщательностью в сборе информации, поэтому было странным слышать, как она только сказала о том, что все, доложенное раньше, похоже на правду, и что у нее есть некое предложение, которое она предоставит Княгине и Синоду после.