Барбара Делински - Бриллиант

— Тогда почему ты пришел? — спросила она шепотом. Услышав, как спокойно он отбросил их страсть, она почувствовала необъяснимую боль и совершенную беспомощность. — О чем ты хотел поговорить?

Джеффри нахмурился, внезапно почувствовав себя неуютно. Почти все ранние утренние часы он посвятил тому, что подбирал самые подходящие слова. А теперь они куда-то исчезли. Рывком поднявшись с кресла, он подошел к окну, постоял там несколько секунд спиной к Саре, размышляя, как лучше начать. Он оказался в очень затруднительном положении и испытывал на себе его невыразимую тяжесть.

— Джефф?

Он обернулся.

— Я хочу тебе кое-что… кое-что показать.

Он не собирался это делать, но, может быть, это сработает. Безусловно, это проще, чем вдаваться в пространные объяснения. Подойдя к постели, Джеффри протянул руку. — Пойдем со мной на минутку?

— Сейчас? Прямо сейчас?

— Да.

Она так крепко прижимала к себе одеяло двумя руками, что ей было нечем отвести со щек волосы.

— Но я же не одета!

Нахмурившись, Джеффри покопался в куче сбившегося постельного белья, которая образовалась в результате прошлой ночи, и вытащил рубашку, которую принес ей накануне.

— Вот. Это подойдет.

Эти слова ее отнюдь не убедили.

— Но я не могу надеть… только это.

— Но мы идем лишь в другой конец дома.

— Что?..

— Пожалуйста, Сара, просто надень рубашку.

Она понятия не имела, что у него на уме; она только знала по прошлому опыту, что, задумай что-то, он становился непреклонен. И потом, он так на нее смотрел…

— Ты… дашь мне минутку? — спросила она спокойнее. Кивнув, он расправил рубашку.

— Я буду ждать в холле.

Когда за ним щелкнул дверной замок, Сара встала с постели, направилась в ванную и, стоя под душем, спрашивала себя, что он хочет ей показать. Заинтригованная, она надела рубашку, которая, к счастью, была ниже бедер, тщательно застегнула ее на все пуговицы и присоединилась к нему.

Сара не представляла себе, как трогательно выглядит — с золотистыми волосами, ниспадающими на спину, в свежей белой рубашке с закатанными рукавами, обнажающей стройные длинные ноги. Она была воплощением безыскусной, непреукрашенной невинности.

Джеффри почувствовал, словно внутри у него били молотом. Женщина, на которой он женился десять лет назад, выглядела потрясающе в одной его рубашке.

— Джеффри? — Сара чуть не отступила назад, увидев выражение его лица, но он быстро вернулся к своей цели.

— Тебе не холодно? — спросил он, стремительно поднимаясь по лестнице.

— Я чувствую себя прекрасно. Правда, немного глупо. Надеюсь только, что ты знаешь, что делаешь.

— Да, — пробормотал он, хотя серьезно в этом сомневался. Может ли он рассчитывать на ее понимание? — Мы просто идем в западное крыло.

— Западное крыло? Но, когда я здесь жила, им пользовались только твои тетя и дядя. Где они теперь?

— Они переселились на Юг, в Сан-Диего.

— А…

Дойдя до центральной лестницы, они повернули налево, прошли холл, который вел к семейным спальням — там была комната Джеффа, там когда-то была и их спальня, когда они были женаты, — и направились в холл западного крыла.

Когда они шли, Сара чувствовала какое-то извращенное торжество. Если бы Сесилия Паркер могла ее сейчас видеть! Ирония, заключавшаяся в ее наряде, или отсутствии такового, не ускользнула от ее внимания. В то время как ее гардероб в Нью-Йорке ломился от нарядов, разработанных самыми модными дизайнерами, белая рубашка Джеффри являла собой забавное разнообразие. Восемь лет назад все обстояло по-другому. Тогда Сара не решилась бы…

— Вот, — тихо пробормотал Джеффри, повернув голову к единственной из четырех открытой двери. Не останавливаясь, он вошел в эту комнату. Сара последовала за ним более осторожно и, когда вошла, почувствовала, что ее осторожность оказалась оправданной: если она рассчитывала никого не встретить, то ошиблась.

Она оказалась в просторной жилой комнате, но в этом не было ничего удивительного. Ей было известно, что западное крыло состоит из небольших своего рода квартирок, идеальных для тетушек, дядюшек и других родственников, однажды приехавших в гости, чтобы остаться навсегда. Неожиданностью была женщина, которая, свернувшись клубочком в кресле, читала утреннюю газету. При появлении Джеффри она поспешно встала, но он жестом остановил ее.

— Нет, нет, Кэрин. Сиди. Мы зашли всего на минуту. Она проснулась?

Женщина была молода, возможно, на один-два года моложе Сары, темноволосая и симпатичная. На ней были простые свитер и слаксы, и была она либо застенчива от природы, либо просто удивлена нетрадиционным нарядом Сары. Когда она ответила, на ее лице вспыхнул румянец.

— Я не уверена. Я только что ее уложила.

Уложила? Сара нахмурилась, забыв о своем раздражении перед лицом этой загадки. Когда Джеффри направился через полуоткрытую дверь с комнату, в которой, как Саре было известно, находилась спальня, она вопросительно взглянула на молодую женщину, которую Джеффри называл Кэрин. Однако та поспешно отвела глаза, и Саре ничего не оставалось делать, как последовать за Джеффри.

Она неуверенно приблизилась к двери, повернула ручку, а затем, сделав шаг, застыла на месте, пораженная открывшейся перед ней сценой. Джеффри стоял в дальнем углу комнаты спиной к ней. У нее пресеклось дыхание, а потом Сара тяжело задышала, когда Джеффри склонился над высокой стенкой детской кроватки.

Детская кроватка. Ребенок. Его ребенок? Сара в недоумении следила за тем, как он, сделав нежное округлое движение рукой, выпрямился и медленно обернулся. Сердце ее тревожно забилось, когда Джеффри жестом пригласил ее приблизиться.

Она не хотела. По множеству причин испытывая безотчетный страх, она не хотела видеть, кто лежит в кроватке. Но она подошла, молча, неуверенно, широко раскрыв глаза, бледность ее лица могла соперничать с рубашкой, в которую она была одета. Когда, наконец, она встала рядом с Джеффри, то вначале бросила взгляд на него, а потом решилась посмотреть вниз.

В кроватке лежал на спине маленький ребенок, с большим пальчиком во рту, с вытаращенными глазками, неотрывно следившими за Джеффом. Бледно-розовый костюмчик как нельзя больше подходил к нежно-розовым щечкам ребенка — маленькой девочки, о чем говорило все, начиная от тончайших золотистых волос до кончиков малюсеньких босых ножек.

Сара беспомощно втянула воздух лишь для того, чтобы обнаружить, что дышать стало даже труднее, когда взгляд ребенка встретился с ее глазами, когда она рассматривала пуговку носа и чуть сжатые в кулачок пальчики. Голубовато-серые глазки не двигались, хотя маленькая ручка, которую девочка усиленно сосала, подрагивала.