Мари Феррарелла - Это наш ребенок!
Она вздохнула и покачала головой.
— Ты понимаешь, все это очень необычно.
Слейд удобно устроился на краешке кровати лицом к ней.
— Шейла, я был в таких местах, которые за одну ночь становились новыми странами, видел людей, которые ложились спать, имея все, а просыпались утром в полной нищете, смотрел, как живописнейшие уголки покрывались трупами и заливались кровью. Не думаю, что до конца теперь понимаю смысл слова «необычно».
Шейла жила в другой системе координат. Кроме той одной ночи, жизнь вела ее по стезе добродетели. Она крепко прижала новорожденную дочку к груди и посмотрела на отца ребенка.
— Это так, уж поверь мне.
Слейд порывисто наклонился и обнял ее за шею. Когда он прижался губами к ее губам, у нее перехватило дыхание.
Поцелуй начался как шепот. Его шепот. И разросся из нежной мелодии в симфонию, которая окутывала ее, сбивала с проторенного пути и увлекала в страну, куда попадают только влюбленные. И то если им повезет, очень повезет.
Палата вокруг нее закружилась и остановилась не сразу. Ошеломленная, она непонимающе смотрела на него.
— Что это было?
— Проверка. Я доверяю только тому, что вижу и осязаю.
И потом, он мечтал об этом все последние девять месяцев. Об этом и большем. Но на большее пока рассчитывать нечего.
Она сглотнула комок в горле, удивляясь, почему стук ее сердца не беспокоит ребенка.
— А осязание ты производишь посредством поцелуя?
Никогда раньше не видела она такой чувственной улыбки.
— У каждого свой способ осязания.
Она не должна терять рассудок, хотя бы то, что от него осталось. Пора сказать ему...
— Вчера я была не в своем уме...
Он не желал выслушивать сожаления. Не сейчас. Сначала надо избавить ее от них.
— Зато я был в своем уме, — тихо прервал Слейд.
В самом деле, они не два подростка, напившиеся и отправившиеся в Мексику, чтобы скоропалительно пожениться. Они взрослые, самостоятельные люди, каким-то образом умудрившиеся заключить брак на больничной койке. Слишком эксцентрично, чтобы выразить словами.
Да, никакие слова ясности тут не внесут. Шейла внимательно посмотрела на Слейда. Выглядел он нормальным, но сомнения у нее оставались.
— Ты пытаешься сказать мне, что все еще хочешь создать семью?
Его улыбка стала шире.
— Как у меня получается?
Почему каждый раз, оказываясь рядом с ним, она совершает безрассудные поступки?
— Слейд, по-моему, ты безнадежно романтичен...
— Я смотрю на это практически, — возразил он. Брови Шейлы поднялись так высоко, что скрылись под челкой. — У нас все получится. Мы сделали ребенка...
Шейла всегда считала, что за прегрешения не обязательно надо расплачиваться пожизненным заключением.
— Из этого не следует, что остаток жизни мы должны провести вместе.
— Только остаток жизни? — Ему удалось сохранить серьезное выражение лица. — Я не легко принимаю на себя обязательства, но когда принимаю — не отказываюсь от них. Я думал о вечности. Мне кажется, тебе очень пойдут крылья.
Его глаза поддразнивали, и Шейла не могла понять, говорит он серьезно или шутит, чтобы успокоить ее.
В свою защиту она смогла привести лишь старую поговорку:
— Быстрая женитьба — долгое раскаяние.
Он отмахнулся от неблагоприятного прогноза.
— В моей жизни остается мало места и времени для раскаяния.
Он что, работает над своим обаянием или оно у него врожденное?
— Ты дал мне год.
Прозвучало почти как приговор к тюремному заключению, если бы только она не таяла от присутствия тюремщика.
Слейд согласно кивнул. Он убедит ее в том, что они все сделали правильно, гораздо быстрее.
— Да, воспользуйся им.
Его взгляд задержался на ней. Голубая ночная сорочка, явно не больничная, соскользнула с плеча, и он с трудом подавил желание снова коснуться ее кожи. Но скоро, очень скоро... пообещал он себе.
— Или ты боишься, что тебе понравится эта идея?
Она вспомнила, как всегда думала о браке: тюрьма, в которую запирают людей, и они становятся несчастными. Нет другого объяснения тому, почему ее родители так мало времени проводят вместе.
— Это не идея, это институт...
Институт брака они в ту ночь не обсуждали. Он почувствовал себя обязанным исправить ее, видимо, очень печальные представления о браке:
— Из институтов людей выпускают. А у меня нет ни малейшего намерения отпускать тебя, Шейла. — Он играл ее волосами, но в голосе не было и следа игривости. — Ты можешь жить так, как захочешь. Я не собираюсь ничего менять в тебе, — честно сказал он и вдруг улыбнулся. — Только никаких свиданий.
Он чуть не поймал ее, но она сорвалась с крючка:
— Слейд, будь серьезным...
Взяв ее лицо в ладони, он снова поцеловал ее, обещая страсть, ждавшую их впереди. Страсть, с которой она уже познакомилась. Затем, оторвавшись от ее губ, он встал.
— У меня медовый месяц, док. Имею право быть несерьезным, пока не вернусь на работу. О, чуть не забыл...
С нарастающим удивлением Шейла проводила его взглядом до двери. Через секунду он вернулся с огромной корзиной разноцветных роз, которую намеренно оставил в коридоре. Под мышкой он держал громадного розового кролика с гигантскими болтающимися ушами.
Шейла смотрела на подарок и чувствовала, как улыбается, несмотря на все усилия сдержать улыбку. Черт побери, он, оказывается, еще и мил. Это нечестно.
— Кто ты?
Поставив корзину на столик и посадив кролика на стул, Слейд расправил плечи и браво доложил:
— Слейд Гарретт, номер социального обеспечения 170...
Шейла махнула рукой. Остроумно, но не это она имела в виду.
— Я хотела сказать, что ничего не знаю о тебе, кроме того, что ты пишешь для «Таймс» и что ты ублюдок.
Его глаза искрились весельем.
— Ты намекаешь на мое происхождение или на что-то еще?
— На что-то еще, — ответила она с той же дозой юмора.
Ему представилось, как они рассказывают друг другу истории о своем детстве. Похоже, ее детство не было таким безоблачным, как она, вероятно, полагает.
— У нас впереди вся жизнь, чтобы узнать друг друга... или год. Зависит от того, как ты используешь свое право выбора.
Шейла не совсем поняла его.
— Ты серьезно? Насчет года?
Слейд наклонился и взял у нее ребенка. Господи, он никогда не испытывал ничего подобного!
— Я серьезно настроен заставить тебя забыть о годичном сроке, но, если в конце его ты сочтешь, что наш брак не удался, я соглашусь на развод.
Какой тогда смысл? Зачем вообще было устраивать всю эту суматоху?
— Чего ты добиваешься?
— Я уже говорил тебе: не хочу, чтобы ребенок чувствовал себя...
Это они уже проходили. Именно эти рассуждения заставили ее уступить, но здесь что-то большее.
— Это единственная причина?
— Нет, — тихо сказал он, глядя на нее поверх пушистой головки ребенка. — Я хранил твой портрет все время, что был за границей. И это единственное, что позволяло мне жить дальше.
Она не сразу нашлась что ответить. Он действительно не шутит.
— Я не давала тебе фотографию.
— Здесь... — держа ребенка в одной руке, другой он постучал по своему виску, — я хранил твой портрет здесь. Когда мятежники ворвались в наш лагерь и палатка, в которой я спал всего пять минут назад, вспыхнула факелом, перед моими глазами прошла не вся жизнь, а только одна ночь. Наша ночь.
Он перевел дух. Тот образ до сих пор ошеломлял его.
— Я решил увидеть тебя снова. — Он улыбнулся, вспоминая свое удивление, когда нашел ее беременной. — А потом я понял, что хочу видеть тебя постоянно. Так что оставалось два способа: или забеременеть самому и воспользоваться твоими услугами, или жениться на тебе. Я выбрал более легкий путь.
Шейла подумала о своих родителях: оба такие замечательные люди, просто им нехорошо вместе.
— Через некоторое время ты можешь передумать.
— Почему? — Он осторожно переложил ребенка в ее руки. — Чего ты боишься?
Если он честен, она тоже может ответить честно:
— Я не люблю поражений, Слейд.
Это совсем не проблема.
— Тогда побеждай.
— Не так это просто. — Она сухо рассмеялась.
— Но и не так сложно, — возразил он. — Я давно понял, что все прекрасно получается, если очень захотеть. Судя по твоим успехам, ты — тоже.
Его ответ удивил Шейлу. Он наводил справки о ней?
— Что ты знаешь обо мне?
