Барбара Картленд - Люби меня вечно

— Как интересно, — произнесла Эме.

Она, конечно, слышала о жонглерах, но никогда их не видела.

— Я очень известен, очень, — продолжал герр Глебер. — Вас, возможно, удивляет, что я здесь, но эти люди — мои друзья. Однажды цыгане помогли мне, и теперь, когда я богат, я не забываю о них. Да, у меня доброе сердце. Это вам скажет любой.

— А теперь взнуздайте другую, — обратился герцог к цыгану.

Гнедой уже был взнуздан и оседлан. Герцог направился к Эме, но перед ним неожиданно возник Глебер.

— Я покупаю вашего пажа, — заявил он.

Мелинкорт посмотрел на него, как на насекомое, присевшее на носок башмака.

— Мой паж не продается, — отрезал он.

— Вы не поняли! Вы думаете, я недостаточно богат и не могу заплатить, но, уверяю вас, это не так. У меня есть деньги, много денег, и я вам хорошо заплачу за пажа. Он как раз подходит, чтобы выносить шары, коробки, принимать мой плащ и шляпу. Да, он именно то, что мне нужно.

Его маленькие голубые глазки оценивающе смотрели на Эме. Девушка испугалась и подошла поближе к герцогу.

— Я уже сказал вам, мой паж не продается.

— Я слышал, но то, что вы сказали, не имеет значения. Когда я хочу что-то получить, я получаю. А я очень хочу получить вашего пажа.

Он приблизился к Эме, и девушка инстинктивно сжала кинжал, лежавший в кармане ее костюма. Герцог резко повернулся к Глеберу.

— Я дам вам двадцать тысяч франков за пажа, — не отступал немец.

— Вы ведете себя нелепо. Убедительно прошу: оставьте нас!

— Черт побери! Так разговаривать со мною, великим Глебером, которому рукоплескали великие мира сего! Либо вы продадите мне вашего пажа, либо я заберу его силой!

— Думаю, этого не случится, — спокойно ответил Мелинкорт.

Крики жонглера привлекли внимание цыган, сидевших у костра. Некоторые подошли поближе.

Перепуганная Эме тронула герцога за руку.

— Едем, — сказала она по-английски. — Едем как можно скорее.

Немец понял смысл ее слов и закричал:

— Думаете удрать отсюда? Не выйдет! Никто не смеет обращаться со мной, с великим Глебером, как с презренным попрошайкой или недостойной букашкой!

Его лицо побагровело от гнева, на лбу вздулись жилы. Он не мог спокойно стоять на месте.

Однако Герман Глебер не врал, он действительно был гением своего рода, и это сделало его богачом. Глебер начинал как акробат, затем недолго выступал как борец и только позже понял, в чем его призвание. Он очень ловко жонглировал с тремя шариками, а булавами владел так, что временами казалось, будто к ним привязана тонкая проволока или они двигаются под воздействием какой-то таинственной силы.

С годами уверенность Глебера в невероятной значимости собственной персоны росла. Он начал считать, что способен получить в этой жизни все, чего пожелает.

У него было богатое воображение. Оно и помогало ему придумывать изощренные трюки. И его воображение потрясло появление из леса герцога и Эме.

Когда заговорила Эме, он заинтересовался: мальчик, говорящий от имени своего господина? Глебер прислушался к негромкой внятной речи Эме, ему понравились движения ее маленьких рук, мягкая улыбка. И тут он решил, что это как раз то, что ему нужно: человек, умеющий красиво говорить, пока он, Великий мастер, с достоинством, величаво выходит на арену.

Глебер не сомневался, что продается все. Главное — предложить хорошую цену.

— Цена моего пажа так высока, что вы не сможете заплатить столько. Для этого не хватит всех сокровищ королевской короны.

Среди цыган послышался одобрительный ропот.

На секунду Герман Глебер даже растерялся, его безумные глаза сузились, мозг напряженно работал. Этот человек, видимо, не собирается продавать пажа. Значит, он не француз. Тогда кто же он? Вдруг его осенила догадка. Англичанин! А все англичане — охотники, для англичанина главное — спортивный интерес. Гневный румянец сошел с лица Германа Глебера. Теперь он улыбался.

— Так вы не продадите пажа? — переспросил он. — Тогда будем драться за него. На кулаках. Ведь так дерутся в Англии, да? На кулаках?

У Эме похолодело сердце, а душа ушла в пятки.

Цыгане подошли поближе, образовав круг. Герцог понимал, в какой опасности оказался. Герман Глебер бросил вызов, и им нельзя пренебречь. Теперь невозможно вскочить на лошадей и умчаться прочь. Даже если они попытаются, им не дадут уйти.

Мелинкорт не имел никакого желания драться с сумасшедшим немцем, но другого выхода не было. Выражение окружавших его лиц герцогу было знакомо: перед боем быков в Испании, перед охотой на медведя, на петушиных боях, во время охоты — оно всегда появлялось на лицах зрителей, когда они знали, что будет бой не на жизнь, а на смерть. Сейчас эти люди ждали, ждали, затаив дыхание, и герцог очень медленно снял шляпу, расстегнул пряжку на плаще.

— Будем драться! — Глебер издал вопль триумфа.

К нему подбежали двое цыган, чтобы помочь расстегнуть плащ. Герцог прекрасно понимал, что поставлено на кон. Глебер обучался ремеслу в цирке и дрался в своей жизни много раз.

— Что происходит? Зачем вы на это согласились? — взволнованно спрашивала Эме.

— Не бойтесь, — мягко ответил Мелинкорт, — но если вдруг я проиграю бой, немедленно берите одну из лошадей, что я купил, и возвращайтесь в монастырь. Вы поняли? Немедленно возвращайтесь в монастырь!

Эме посмотрела на него, и герцог увидел в ее глазах что-то такое, чего раньше не видел в глазах ни одной другой женщины. На минуту они оба будто перестали существовать в реальном мире. Люди, голоса, крики Германа Глебера — все пропало. Мелинкорт и Эме были одни. Только двое: он и она.

Эме первая нарушила очарование момента, не выдержав и всхлипнув. Герцог оглянулся. Герман Глебер уже был готов. Его кулаки, пожалуй, превосходили вдвое кулаки среднего человека.

— Вы не можете так поступать! Не можете! — как в горячке, твердила Эме. На ее лице отражался неподдельный ужас. Герцог посмотрел на девушку и нежно улыбнулся.