Алана Инош - Дочери Лалады. (Книга 1)

Ждана прислонилась к стене, ни жива ни мертва. Перед её глазами стояло залитое кровью лицо Малины, а из груди рвался крик, острый и безумный, ранящий душу, как ветка с шипами.

– Я долго преследовала вас, устала и проголодалась, – сказала между тем Северга невозмутимо, сидя за столом с хозяйским видом. – Пусть истопят баню, а ты, Ждана, попаришь меня. – И добавила с многозначительной усмешкой: – Думаю, мало кто на свете может похвастаться, что банщицей у него была сама княгиня Воронецкая!

Сняв латные перчатки, она со стуком решительно припечатала их к столу. Жестом скупца, гребущего к себе золотые монеты, её смуглая рука с длинными пальцами притянула блюдо с ватрушками. Склонившись и понюхав, Северга взяла одну ватрушку и надкусила, но тут же скривилась и пренебрежительно бросила, после чего раздражённо отодвинула всё блюдо.

– Это не еда… Я люблю мясо. Приготовь мне достойную пищу, княгиня.

– Сначала вылечи моего сына, – потребовала Ждана, покрываясь сухим румянцем отчаяния. Внутри у неё невыносимо жгло, словно раскалённым железом в ней ворочали.

– Лечение много не займёт, не успеешь и глазом моргнуть, – ответила Северга. – Время ещё есть. Ну! – сдвинув брови, нетерпеливо воскликнула она. – Почему баня ещё не топится?

– Пошли, Боско, – вздохнул Вечеля, подходя к мальчику и устало сутулясь над ним. – Раздуем огонь-то…

Мальчик не шевельнулся, не сводя глаз с тела под рогожкой. Вечеля повздыхал, покряхтел, да и пошёл один. Радятко, так и не сумевший вытащить меч, вернулся в дом и встал рядом с матерью в позе защитника, заслонив её плечом. Рука Жданы сама потянулась, чтобы запустить пальцы в русые завитки его волос. Старший сын до боли в сердце, до горького стона походил на своего отца…

А во дворе слышался гул голосов. Бросив взгляд в окно, Ждана увидела кучку мужиков с вилами, топорами, дубинами… А Вечеля-то оказался не промах – вместо того чтобы топить баню, позвал людей на подмогу. И не побоялись ведь, пришли! Озадаченно поглядывая на коня Северги, селяне совещались, а щупленький Вечеля, взволнованно взмахивая руками, что-то им отчаянно пытался втолковать. Его беспокойные жесты не понравились коню, и тот, заржав, начал притопывать и бесноваться. Один из мужиков попытался ударить его дубинкой, за что едва не получил копытом в лицо.

– Что там? – встала с места Северга, хватаясь за перчатки. При виде осаждающих коня деревенских жителей её верхняя губа угрожающе приподнялась, открыв такие же, как у Вука, клыки. – Проклятое мужичьё…

Распахнув дверь, она вышла на крыльцо с обнажённым мечом – огромным и блестящим, как молния. Мужики разом притихли, впечатлённые грозным видом и самого клинка, и его владелицы.

– Ишь ты, баба в доспехах, – вдруг басом хмыкнул здоровый детина с хмурыми нависшими бровями. – Где ж это видано?

– Ха, ребята, да это баба! – следом за ним облегчённо засмеялся другой мужик, курносый, с пшеничными волосами и бородой, поигрывая вилами. – Счас мы её в два счёта уработаем, делов-то!

Красивые шелковисто-чёрные брови Северги сдвинулись, глаза зажглись жёлтыми отблесками звериной ярости.

– Ну, сейчас вы изведаете, какая я «баба», – процедила она.

Гибко и проворно увернувшись от неуклюжего тычка вилами, она стальными когтями латной перчатки полоснула обидчику по лицу, повредив ему один глаз. Заорав благим матом, мужик закрыл лицо руками, но кровь сочилась струйками сквозь пальцы. Вечеля отскочил в сторону, когда тяжёлый взгляд Северги остановился на нём. Бешенство снежной бури лилось из безжалостных глаз.

– Ты всё это учинил? Так получи же!

Короткий блеск клинка – и кривой мужичок упал, разрубленный повдоль от шеи до пояса. Ждане бы потерять сознание, но нет – спасительная пелена обморока не опускалась на глаза, и в них нещадным потоком лилось кровавое зрелище. Мужики завопили; кто-то, поскальзываясь, трусливо кинулся наутёк, а кто посмелее – в бой. Отбив несколько ударов, Северга обернулась и прорычала:

– Закрой дверь!

Доброданово «убери детей» прозвучало похоже, когда он вернулся раненый с той роковой княжеской охоты. Дверь закрылась… Наверно, это сделал Радятко. Половицы заходили ходуном под ногами, веники из трав зашуршали и посыпались на Ждану, а в сенях под рогожкой уже не было тела Малины: оттуда выглядывала чёрная кошачья мордочка. Мальчик в душегрейке, улыбаясь сквозь слёзы, гладил пушистое создание, тепло приговаривая:

– Матушка… матушка… Никому тебя не победить – ни человеку, ни зверю.

Дверь резко открылась, точно от пинка, и в дом тяжело шагнула Северга, вся забрызганная кровью. Бросив на стол увесистый кусок мяса с кожей, она промолвила:

– Вот это я понимаю – еда. Зажарь мне его, княгиня.

Только горьковато-целебный запах сухих трав не дал желудку Жданы вывернуть содержимое наружу. Кожа на мясе, упавшем на стол с влажным шлепком, была человеческой.

– Вырезка, – усмехнулась Северга, скаля в улыбке розовые от крови клыки. – Нежное мясцо, сочное.

Вся усыпанная травами, Ждана сидела в ледяной неподвижности у стены. Радятко пытался помочь ей встать, но она лишь мотнула головой: не надо. Северга, с металлическим стуком бросив на стол перчатки и оглядев себя, промолвила:

– Ух, вот теперь мне точно нужна баня.

Одеревеневшими пальцами Ждана теребила и крошила сухие листья мяты. Мужиков было с десяток, не меньше. Неужели всадница всех их зарубила? Или они со страху разбежались? Десять крепких мужчин не справились с одной женщиной! Хотя – какое там… Она – воин-оборотень, они – простые землепашцы с вилами.

Пальцы пахли мятой, а с куска мяса на краю стола капала кровь.

– Ну, ребятушки, топите баню докрасна, – сказала Северга Радятко и Малу. – Чтобы раскалённая была! А то вашей матери худо будет.

Радятко подошёл к печке, встал на лесенку и дёрнул брата за рукав.

– Пошли. Пошли, кому говорят!

Глаза Мала по-прежнему остекленело следили за Севергой – он и с печки слезал, беспрестанно косясь на неё. Яр затих – не кашлял и не метался, и тревога волком взвыла в душе Жданы.

– Молю, спаси его, – сипло проговорила она, когда сыновья вышли, уведя с собой Боско, прижимавшего к себе невесть откуда взявшуюся чёрную кошку.

Северга кивнула в сторону мяса.