Любовный треугольник - Элла Александровна Савицкая
— Ты уже ела?
— Нет, тебя решила подождать, — качает отрицательно головой, — Только мне переодеться надо сначала.
— Хорошо, я тогда пойду, а ты спускайся потом.
11 Оля
— Оль, ты почему меня после экзамена не подождала?
Прижимаю телефон к уху и открыв окно, выдыхаю сигаретный дым на улицу.
— Мне всё ещё не здоровится. Сдала и сразу уехала. Прости.
— Правда? Так плохо? — взволнованно уточняет Мариам, — Температура есть?
— Да.
Даже не вру.
— Бедная моя. Хочешь, я приеду?
— Нет, не нужно, — тут же отговариваю её, — вдруг вирус, ещё заразишься. Я поэтому и не подходила к тебе сегодня.
На экзамен я приехала ровно к началу, чтобы лишний раз не пересекаться с Мариам, сдала в числе первых и сразу же уехала. Врать ей не хочу, а в глаза смотреть просто не в состоянии.
— Лучше бы подошла, — вздыхает подруга горько.
— Почему? Что случилось?
— Меня Нарек встретил. Помнишь, я говорила, что мама моя не раз намекала отцу, чтобы меня ему сосватать.
Конечно, помню. Мариам этого жутко боится, не нравится ей этот парень от слова совсем.
— Ого. И что?
— Позвал меня в кафе, а туда знаешь кто приехал? — срывается на эмоции, и не дожидаясь моего ответа, выпаливает, — Демьян.
Засматриваюсь на голубя внизу, вышагивающего по асфальту и выискивающего чем бы полакомиться.
— И что он сделал?
— Чуть не выдал меня, — понизив голос до шепота, Мари произносит очень тихо, — а потом в машине… поцеловал.
Прикрываю глаза, прекрасно понимая чувства Демьяна. Мариам ему ещё давно нравилась, это было заметно, хоть он очень старался не показывать, особенно Давиду.
Мари ему тогда отказала, сказала, что между ними ничего не может быть, и он уехал. Похоже, сейчас по возвращению, как и у нас с Давидом, у него сорвало тормоза.
Вот только смысла всё равно нет. Родители Мариам не позволят ей сойтись с ним, уж я теперь это точно знаю.
— И как ты сейчас? — спрашиваю потому, что понимаю, что ей хочется высказаться.
Сама же четко представляю, как именно.
— Я не знаю. Злюсь на него за то, что не понимает. Говорит добиваться меня будет, ревнует, — шепчет рваными фразами, — а мне страшно. Хотя знаешь… когда он поцеловал меня, я как будто снова жить стала.
Знаю…
— Как-будто все эти три года были ненастоящими…
Тоже знаю…
— Что мне делать, Оль? Как ему объяснить?
Подослать к нему вашу мать и пусть расскажет о том, что бывает с теми, кто идёт против воли ваших с Давидом родителей.
Это я думаю про себя, вслух конечно, не озвучиваю. Мне хотелось бы пожалеть Мариам. Искренне, по-дружески. Но сейчас у меня настолько болит сердце, что мне не хватает сил разделить ещё и её боль.
— Может, и никак, — произношу, ещё раз затянувшись сигаретой, а потом тушу её в пепельнице, — может, сам поймёт со временем.
— Надеюсь.
— Мари, ты не против, если я пойду посплю? Голова жутко раскалывается, — закрываю окно, и отправляюсь в зал.
— Конечно. Выздоравливай, Оль.
— Спасибо.
Попрощавшись, ложусь на диван и так и лежу без движения, до самого вечера. Снова и снова прокручиваю в памяти то, что произошло вчера.
Когда Давид ушёл, я прорыдала несколько часов подряд. Ненавидела себя за то, что оказалась слабачкой и не смогла найти в себе силы выгнать его. Ненавидела Давида за то, что спустя столько времени он все ещё вызывает во мне чувства, которые равны по своей силе разрушительному торнадо. Ненавидела Ани, которая может видеть его каждый день, просыпаться с ним, завтракать. Нет, она не виновата в том, что как выяснилось, я всё ещё люблю его, просто моя совесть оказалась не готовой к такому.
Она бесновалась, заставляя меня корчиться от мысли, что я позволила себе эту слабость с Давидом. Короткую, мимолётную, настолько неощутимую, что, если бы могла, я бы выборола себе больше. А с другой стороны — я понимала, что поступила как последняя дрянь по отношению к его жене.
Будь он моим мужем, я бы с ума сошла, если бы он переспал с другой. Я это понимаю. Умом понимаю. Но сердце, что все это время жило неполноценной жизнью, трепетно стучит в осознании, что он не забыл меня. Что мучается также, как и я. И я не знаю, что делать с этими разрывающими на части эмоциями. Страшными, причиняющими боль, как колючая проволока. Они впиваются в кожу и кромсают её на ошметки.
Сначала я рыдала, потом, наверное, выплакав, все слезы, просто смотрела в потолок, пытаясь напомнить себе о том, что теперь всё иначе. У него есть семья, а у меня — Леша. Они все не заслуживают того, чтобы с ними так поступали.
То, что случилось, это как ворованные минуты того, чего у нас с Давидом не было. Он послезавтра вернется обратно в Ереван, а я останусь здесь, снова учиться жить дальше. Так будет правильно и никто больше не пострадает.
Лежу так до самого вечера, пока мне не звонит Леша и не говорит, что привёз мне суп.
Отодрав себя от дивана, иду открывать ему дверь.
— Привет, — склоняется ко мне, а я поворачиваю к нему щеку.
— Привет, — слабо улыбаюсь.
— Ну, и что ты тут? Расклеилась совсем?
Вручив мне картонный пакет с логотипом названия местного ресторана, разувается и подталкивает меня к кухне.
— Да, тебе не обязательно было приезжать. После работы ведь, устал.
— Ничего со мной не случится. Давай садись, буду тебя лечить.
Послушно усевшись за стол, наблюдаю за тем, как парень достаёт из пакета бокс с супом и открыв крышку, ставит его передо мной.
— Ешь давай. Небось целый день голодная, — встаёт около окна и сложив руки на груди, как надзиратель ждёт, пока я приступлю к еде.
Вздохнув, набираю полную ложку и отправляю в рот.
— Вот и умница.
Суп в горле комом становится. От заботы Леши мне хочется сквозь землю провалиться. Чувствую, как ад разверзся и уже ждёт меня в свои горящие объятия за то, как я поступила с ним.
— Рассказывай, как экзамен сдала?
Кое-как проглотив первую ложку, проталкиваю в себя вторую.
— Нормально. Легкие вопросы попались. Ты сам как?
Даже в глаза ему взглянуть не осмеливаюсь. Кажется, что, если сделаю это, он сразу всё поймёт и ему станет очень больно. А я не хочу, чтобы ему было больно.
— Да нормально. Сегодня Сан Саныч сказал, что надо будет поехать с ним к клиенту на несколько дней. Говорит, хочет меня начать в дела вводить.
— Это
