Амиру - Наталия Романова
Потом, когда не стало Вани, не стало Марата, мир для Сони и вовсе перестал существовать. Ее уговаривали вернуться в институт, но все, что делает Соня — это смотрит в стену или в другую стену, иногда её удается накормить, иногда её заставляют выйти на улицу. Соня не говорит, иногда, крайне редко, Соня даже не подходит к телефону, она боится телефонных звонков, хотя теперь-то чего бояться…
Соня не плачет. Никогда.
Однажды Соню за руку, как восьмилетнего ребенка, привели в какую-то компанию, где молодой мужчина, представившись Антоном, пригласил Соню танцевать. Она не умела танцевать, не хотела и не могла, она смотрела в стену. Антон предложил просто постоять под музыку, взял безвольную, прохладную руку Сони и медленно вел в танце.
Ритм быстрее, но Антон ведёт медленно, бережно, шепча «какое чудо», «изящное чудо» «где же тебя прятали, чудо». Антон проводит рукой по спине Сони, тихо — тихо шепчет: «Пошли со мной», — и Соня идет. Соне, в общем-то, всё равно, кто он и почему он шепчет «чудо», ведь её чудо умерло, а Соне осталась стена или другая стена.
Антон привёз её к себе, где включил музыку. Странно, она раньше не слышала этой мелодии, Соня понимала, зачем она тут, понимала, для чего эти плавные покачивания в такт мелодии, для чего эти осторожные касания и этот невероятно деликатный поцелуй. Соня отдалась странному зарождающемуся у неё внутри чувству. Это чувство приятное, теплое, уводящие в несознательное. Соне нравится. Соня плывет на волнах этой странной, красивой музыки, в руках этого взрослого мужчины и просто не думает.
Не думать — хорошо. Не дышать — хорошо. Не вспоминать — хорошо.
Антон был нежным, деликатным, Антон научил её многому из того, о чем Соня не имела представления. Он шептал: «Софи, теперь ты будешь Софи», — и целовал плечо, глядя через зеркало в глаза Сони. Он целовал руку, легко, слегка касаясь губами. Он привозил красивые платья. Но Соне не было дела до этих платьев. Антон шептал, вкрадчиво: «Красавица, ты — чудо, Софи, посмотри на себя», — держа её за плечи перед огромным зеркалом в старинной раме, удерживая свой взгляд на глазах Сони.
Она узнала, что есть «Шанель», что помада «Ланком» идеально ложится на губы… На ее тонких запястьях — звенящие браслеты, её обувь всегда только на высоком каблуке, её одежда подчеркивает её достоинства, а недостатков будто и вовсе нет.
Он показывал ей, что значит чувственность, рассказывал, что значит сексуальность, он научил Соню наслаждаться, научил дарить наслаждение, научил жить этим наслаждением.
Он шептал:
— Совсем не обязательно думать, что ты обязана быть только со мной, а я только с тобой.
— Софи, мы свободные люди, Софи, ты чудо.
Ей нравилось — не думать.
Она часто проводила время отдельно от Антона, а он от неё, но он всегда возвращался к ней, а она к нему.
Ей нравилось — не вспоминать.
Она не придавала значения запаху чужих духов на рубашках Антона.
Ей нравилось — не дышать.
Когда он заметил, что Соня ночью не спит, а днем ходит полусонная, у Сони появились таблетки «для сна» и «коктейль, чтобы проснуться». Соня становилась красавицей, удивительной красавицей.
У Сони были стеклянные глаза.
Она не думала. Не вспоминала. Не дышала. Это было хорошо.
Соня восстановилась в институте и вышла на работу, это оказалось совсем несложно. Вкрадчивый голос Антона и связи мамы помогли. Соня хорошо училась, ей всё давалось с легкостью, о которой многие её сверстники могли только мечтать. Память, отлично натренированная книгами, давала о себе знать, ей не составляло труда выучить, понять, запомнить. На работе Соню ценили — она была сосредоточена, она не опаздывала, не подводила, не путала. Большинство её сверстниц погрязли в любовных переживаниях, но не Соня. Большинство её сверстниц были по уши в проблеме финансов, но не Соня. У Сони не было любовных переживаний, не могло быть. У Сони не было финансовых проблем, не могло быть. У Сони был Антон.
Через какое-то время мама стала давить на Соню, что пора бы уже и «честь знать», что пора бы уже «узаконить отношения». Но Соне не хотелось узаконивать отношения, впрочем, как и знать честь. И Антон в один день перевез Соню к себе, благо большая часть вещей уже находилась в его квартире на Васильевском острове, с потолками под 5 метров и вторым этажом, пристроенным специально для комнаты Сони. Антон уважал личное пространство Сони, уважал ту кипу книг, которые появились в его доме вместе с Соней, уважал её молчание, уважал изысканную, как он говорил, красоту Сони.
Уважал и использовал.
Соню это не волновало, ей хватало того, что Антон уважал её пространство, её книги и её желание Не дышать.
Амир
Жизнь преподносит сюрпризы. Я родился и вырос на Урале, никогда и не помышлял о другом месте для жизни. Жена моя, Назира, выросла в центре России. В итоге мы оказались в Москве, я — учась и работая. Назира, как ей и положено, занимаясь детьми.
По работе мне нужно было часто ездить в город Сони. Увидев её один раз, я решил остановиться на этом.
Соня была Софи. Софи была слишком красива. Её ноги были слишком стройными. Ее взгляд — слишком стеклянным. Она была слишком Соня. Соня, которую я хотел. Хотел любым из известных мне способов. Здравый смысл мне говорил, что от Сони не стоит ждать ничего хорошего, я сам видел, как она отымела этого мальчика, едва ли совершеннолетнего, точно видевшего ее в первый и последний раз. Здравый смысл мне говорил, что Соня опасна. Все мое существо говорило, что хочет Соню и ему плевать на опасность. Я решил слушать здравый смысл.
В одну из поездок в город Сони, обещая себе не звонить ей, я выхожу на перрон и первое, что вижу — Соню. Мою Соню. Как оказалось, она кого-то провожала и теперь просто стояла на перроне, пережидая толпу. На Соне шубка. На Соне шапка и варежки, почему-то варежки меня веселят. Право слово, в такой-то шубе, на каблуках по гололеду и в варежках. У Сони стеклянный взгляд, но её запястье в моей руке — горячее, и ее шепот адреса — реальный. Я решился прийти к Соне.
