Александра Селлерс - Наследник султана

Письмо деда показало, что члены семьи не только не были счастливы, но вообще ничего не знали.

Ну а теперь они знают (или думают, что знают) правду. Но не радуются, а закатывают истерику.

Рози била дрожь. Можно подумать, что она оказалась в ночном лесу, где рыскают дикие звери.

И нет ничего хорошего в том, что, когда Наджиб хотел ее поцеловать, она открыла для себя, насколько ее тянет к нему. Да, несомненно, он привлекателен, хотя у него чересчур суровые черты и поэтому его нельзя назвать голливудским красавцем. И он похож на человека, на которого можно положиться — при условии, что он на твоей стороне.

Главный человек в ее жизни — сын. Розалинда встречается с мужчинами, у нее есть друзья, но полностью вверить себя она не может никому, ей не у кого искать душевной поддержки в трудную минуту. Тайна отрезала ее от людей.

А может быть, дело в том, что после Джемшида она боялась верить людям.

Однако, как бы она ни опасалась Наджиба аль-Махтума, в нем чувствовалась мужская сила, которой так долго недоставало в ее жизни. Долгие пять лет ей нужно было быть сильной, и только теперь она поняла, насколько устала.

Положиться на Наджиба — огромный риск. Но, верит она ему или нет, необходимо исходить из предположения, что его слова об опасности, грозящей Сэму, — правда.

Она не имеет права проигнорировать предостережение. Даже если не уверена, что угроза исходит не от самого Наджиба.

— Да. Она согласилась. Но или я очень сильно ошибаюсь, или у нее есть тайные мысли.

Наджиб непроизвольно зевнул и провел ладонью по коротким жестким волосам, торчащим дыбом после сна. За окном от души распевал свою летнюю песню дрозд. Восходящее на востоке солнце ярко освещало измятые белые пижамные брюки Наджиба и его босые ступни. Накинув халат на обнаженный торс, он развалился на стуле, рассеянно поглаживая пальцами ног мягкий ковер.

— Что ты имеешь в виду? Да говори же!

Ашраф не учитывал, что Наджиб перенес смену часовых поясов. Впрочем, Наджиб не имел претензий. За время Кальджукской войны он развил в себе способность засыпать и просыпаться тогда, когда нужно, поэтому всегда находился в хорошей форме, летая по делам в разные страны и на разные континенты.

— Насколько я могу предположить, она замышляет побег.

Наступило тягостное молчание.

— Неплохой подарок оппозиции, — пробормотал Ашраф.

Наджиб нервно поигрывал поясом халата. Пожалуй, никогда раньше он не злился на себя так сильно. Он спугнул Розалинду. Немудрено, что она не хочет ему доверять.

А ему требовалось ее доверие.

Наджиб рывком поднялся на ноги, все еще прижимая к уху телефонную трубку, и прошел к письменному столу, стоявшему между двух больших окон; обе рамы были подняты, и в комнату лился свежий утренний воздух. Там он постоял несколько секунд, глядя на яркую зеленую траву и скачущего во весь опор всадника на сером коне.

— Как ты думаешь, он до нее уже добрался? — спросил Ашраф.

Наджиб помрачнел.

— Полагаю, нет.

На столе лежала фотография Розалинды пятилетней давности, залитая золотистыми солнечными лучами. Наджиб прислонился к оконной раме, придерживая телефонную трубку плечом, взял в руку фотографию и вгляделся в открытое, улыбающееся лицо девушки.

А Ашраф уже атаковал его следующим вопросом:

— Тогда почему она врет?

— Возможно, дело в том, что она продала Розу.

На него она смотрела отнюдь не так. В ее взгляде он читал холодность, подозрение и издевку.

Неужели он законченный дурак? У нее нет никаких оснований смотреть на него вот так, а у него нет никаких оснований желать ее. Если не принимать во внимание странное ощущение, поднимающееся в нем, говорящее, что, встреть он эту женщину при иных обстоятельствах, между ними могли бы возникнуть совсем другие отношения…

Ночью Розалинда посетила его сон, и во сне она доверяла ему.

— Возможно ли, что Джемшид ей все рассказал, а она не хочет делиться с нами? — допытывался Аш.

Наджиб все еще всматривался в ее лицо. Что-то она скрывает, это ясно. Но что именно? И насколько опасна эта информация?

— Аш, я хотел бы открыть ей правду. По-моему, если бы она знала…

Ашраф только фыркнул.

— Ты только что мне сказал, что она всех нас ненавидит. Если ты расскажешь ей, как обстоит дело, и она обратится… Надж, мы это уже проходили.

Наджиб рассеянно кивнул. Они подробно обсудили этот вопрос со всех точек зрения. Ащ прав: идти на такой страшный риск нельзя. В руках врага — да еще с Розой — сын Джемшида станет неодолимым оружием.

— Есть шанс, ну, хоть какой-нибудь шанс на то, что она не лжет и ребенок — не сын Джемшида? — продолжал нажимать Ашраф.

— В свидетельстве… — начал Надж, но Ашраф тут же перебил его:

— Она могла врать с самого начала.

То есть обмануть Джемшида, солгать ему… А потом она солгала в письме его деду. И двигал ею один, отнюдь не возвышенный мотив — корысть. Надж опять посмотрел на фото. Во все века женщины обманывали мужчин, уходящих на войну; разве не так? Собственная мысль показалась Наджибу циничной.

Он отказывался верить, что за этим лицом кроется чудовищная бесчестность.

— Если это так, то почему теперь она все отрицает? Ведь как раз сейчас настал момент расплаты.

Наджиба захлестнуло чувство утраты. Утраты любви и доверия, погубленных бессмысленно жестоким письмом деда, которое безнадежно отравило отношение Розалинды к семье Джемшида. Удастся ли ему когда-нибудь объяснить ей, как исторические события сломали незаурядного человека, превратили его в загнанного, подозрительного зверя, презирающего себе подобных?

Равносильно самоубийству привязываться душой к матери сына Джемшида в нынешних обстоятельствах. Родственники не позволят ему испортить их игру в течение ближайших недель или месяцев, как бы он ни повел себя потом.

Потом, подумал Наджиб.

Воля Провидения была явлена в понедельник, причем с совершенно неожиданной стороны. Агентство, через которое Розалинда получала заказы на перевод, прислало запрос касательно длительного контракта. Розалинде поручался перевод старинного парванского манускрипта.

Это выглядело значительно более заманчивым, чем переводы рутинных торговых договоров и технической документации, которые составляли основу работы Розалинды. Но по-настоящему она загорелась, когда узнала условия контракта: владелец не соглашался на то, чтобы рукопись покинула его владения. Предполагалось, что переводчица проведет все время, которое потребуется для завершения работы, в загородном имении владельца в Корнуолле[3].