Помни меня (СИ) - Дашковская Ариша

Вспышка… Всё ещё пытаясь усмирить сбившееся дыхание и колотящееся в сумасшедшем ритме сердце, я открыла глаза, и тут меня накрыла истерика. Тихие всхлипы перешли в истошный вой.

Глава 6

Маленькая зарождающаяся надежда разбилась вдребезги на миллион осколков, которые одновременно впились в сердце, и, казалось, оно не выдержит, вот-вот разорвётся от невыносимой боли. Лучше бы не просыпалась и навсегда осталась в мире счастливой иллюзии.

— Тише, тише, — тётя Валя прибежала на крик, зажгла свет, присела на кровать и обхватила меня за ходящие ходуном плечи, утешая. — Успокойся. Это был просто кошмар, — приговаривала она.

Мне противны её прикосновения, противен грубоватый голос, и омерзителен исходящий от неё запах затхлости с ярко выраженными нотами алкоголя. Я понимала, что мне нужно замолчать, чтобы избавиться от неё, и не могла.

— Бляха-муха, три часа ночи. Мне завтра рано на работу, а тут хрен с тобой выспишься. Сама угомонишься или помочь? — в комнату вошёл Вася, взлохмаченный, с опухшими глазами. Судя по интонации, он был взбешён. Он приблизился к кровати, видимо, желая исполнить угрозу.

Неизвестно, чем бы всё это закончилось, если бы тётя Валя не подскочила к Васе и, слегка поглаживая его по спине, не зачастила:

— Иди, иди, Васенька, отдыхай, мы сейчас сами успокоимся. Иди, дорогой.

Ей удалось выпроводить его, а после того как хлопнула, закрываясь, дверь в его комнату, тётя Валя скрипела дверцами старого серванта, чем-то шуршала и выходила на веранду. Когда она вернулась ко мне, в руках у неё была кружка с водой. Она протянула её мне, а когда я не отреагировала на просьбу, насильно приподняла меня и прижала кружку к губам:

— Пей, доча, пей.

Пахло корвалолом.

Меня колотило так, что зубы стучали о керамику. Я выпила лекарство до дна, после чего у меня получилось относительно членораздельно выдавить:

— Уходите, прошу.

Оставшись одна, я обхватила подушку и ревела в неё, чтобы заглушить звук.

Весь следующий день я провела в кровати. Я не плакала. Просто разглядывала потолок и паутину в углу. При всём желании у меня не получилось бы выжать из себя ни слезинки. На приглашения тёти Вали к столу не реагировала, впрочем, как и на любые слова, обращённые ко мне. К оставленному ею на тумбочке стакану молока не притронулась и отказалась от таблеток. Хотя врачи говорили, что мне без них смерть.

К концу второй недели без таблеток мне стало ясно, что заторможенное состояние, граничащее с тупостью, в котором я находилась всё это время, было результатом их действия. Теперь все ощущения обострились донельзя. Меня бесила моя комната с запотевшим, будто плачущим окном, раздражал Вася, включавший телевизор на полную катушку, чтобы слушать его не выходя из собственной спальни. И просто убивала манера матери и брата выяснять отношения на повышенных тонах. Тогда из-за плотно захлопнутых дверей Васиной комнаты раздавались глухие удары, хлопки и вскрики. Мне не хотелось здесь жить. Мне не хотелось жить.

Большую часть времени я валялась в кровати, надеясь снова увидеть во сне Макса и Лисёнка. Но всё время мне снился один и тот же сон, в котором я брела сквозь густой туман. Очертания предметов терялись в нём. Поэтому я постоянно натыкалась на что-то, больно ударялась, но продолжала идти на ощупь, не имея ни малейшего понятия, куда. Перед тем как проснуться, я всегда слышала детский тонкий голосок, неуверенно зовущий: «мама!». И тут же открывала глаза. После сна оставалось ощущение, будто от меня оторвали кусок чего-то дорогого, превратив в неполноценного, ущербного человека. И становилось ещё гаже.

Мне не хотелось ни есть, ни пить. Но остатки разума или инстинкт самосохранения заставляли меня каждый вечер запихивать в себя кусок хлеба и выпивать стакан воды. Этого было мало, чтобы полноценно жить, но чтобы существовать на грани хватало. За довольно короткое время я превратилась в подобие человека с заострившимися чертами лица и синеватыми провалами под глазами, неопрятным, засаленным хвостом, болтающимся где-то сбоку. Я забыла, когда в последний раз мыла голову и расчёсывалась, купалась и чистила зубы. Иногда я замечала, что под отросшими ногтями скопилась грязь чёрными полумесяцами. Но меня это не заботило. Я деградировала. Осталось только начать ходить под себя для полноты картины. Зато теперь мой внешний вид соответствовал внутреннему содержанию и гармонировал с загаженными плитой и клеёнкой на кухне.

Мои родственники ссорились практически каждый день. Чаще всего из-за денег. Но даже если бы они вдруг решили убить друг друга, я бы не опечалилась. После их очередного скандала со швырянием стульев и битьём посуды, Вася, всё ещё на взводе, ворвался в мою комнату и стащил меня с кровати, швырнув на пол так, что я больно ушибла локоть о тумбочку.

— Знаешь, что я думаю? — заорал он, выпучив красные глаза. — Ни хрена ты не больная. Ты прикидываешься. Нравится, когда перед тобой на задних лапках скачут, угодить пытаются. А ты и рада повиснуть ярмом на шее и не работать. Слоняешься по дому с перекошенной рожей, а сама жрёшь, когда никто не видит, да дрыхнешь постоянно. Чтоб я так жил!

Он замолчал, видимо, ожидая оправданий, но я молча сидела на полу, потирая локоть.

— Мать тебя жалеет, работает за тебя, чтоб не уволили, — продолжил он, — а ты и в ус не дуешь. Она пашет, а ты, кобыла двадцатилетняя, бока отлёживаешь. И дома ничего не делается.

— Тридцатилетняя, — поправила его на автомате.

— Под дуру прокосить уже не получится. Тем более играешь бездарно. Завтра, как миленькая, выходишь на работу. Или… От паразитов обычно избавляются.

— Ну так избавься. Прямо сейчас. Доведи начатое до конца. Что, с первого раза убить не получилось?

Я и пожалеть о своём выпаде не успела, как к моему лицу приблизился его кулак. Раздался глухой удар по тумбочке и треск. Он мог бы запросто разбить мне лицо, но, к счастью, лишь вскользь задел ухо. Васина красная, разъярённая морда оказалась в нескольких сантиметрах от меня.

— И доведу. Даже не сомневайся, — прошипел он.

Мне стало смешно. Такое простое решение проблемы. Я снова смогу оказаться с Лисёнком и Максом, быть счастливой. Для этого нужно так мало — позволить Васе расправиться с собой. Я захихикала. Васе это не понравилось. Он поднялся, озверело зыркнул на меня и пнул ногой по бедру. И тут меня прорвало — я рассмеялась громким, истеричным, срывающимся смехом.

— Идиотка, — выплюнул он с омерзением. — Подумай до завтра. Я не шучу.

— Уже подумала, — я пробормотала под нос, так тихо, что он даже не расслышал. — Завтра, завтра я буду с вами, дорогие мои.

Я заползла под плед, закуталась и собралась как можно скорее уснуть. Места ушибов болели, мешали расслабиться. За стеной слышались крики. Потом тётя Валя взвыла, а Вася притих. Пусть сами разбираются. Надоело всё. Завтра укокошит меня Вася, и дело с концом. Жизнь, убежать от которой можно лишь в сон, не жизнь.

— Что ты творишь? — над ухом послышался недовольный голос Максима.

Я открыла глаза в совершенно пустой, белой комнате, светлой, несмотря на то, что окон и дверей в ней не было. Посреди комнаты чуть расставив ноги в стороны, поместив большие пальцы в шлёвки джинсов, стоял Максим и смотрел так, будто собирался отчитывать меня.

— Где мы?

Я догадывалась, что это снова сон. Хотя мой истощённый организм мог и не выдержать, и я оказалась в лучшем мире. Правда, на лучший мир это место не тянуло.

— Так больше нравится?

Комната тут же преобразилась в нашу спальню, такую, какой я её запомнила.

— Так намного лучше, — согласилась я.

— Марина, что за мысли тебя посещают? Ты думаешь это выход?

— Выход, — я пожала плечами.

— Ничего более идиотского ты придумать не могла? — на его скулах заходили желваки.

— Странно прислушиваться к мнению собственной иллюзии, не находишь?

— Представь себе, не нахожу, — огрызнулся он и обжёг потемневшим от злости взглядом. — Ты звонила мне, разговаривала со мной. Если, конечно, помнишь.