Летняя история - Наталия Романова
Шум цикад и моря не перекрикивала музыка, которая была на удивление спокойной. В углу музыканты играли мелодичный джаз. Светлые тона мебели, полога и подушек заканчивали ансамбль, делая место уютным.
Татьяна со всеми перезнакомилась и как-то на удивление легко влилась в разношёрстную компанию приятелей Леопольда. Пока мужчины ходили «покурить», на самом деле, думала Ложкина, они просто выходили перекинуться парой-другой слов без женских ушей, Таня болтала с женщинами. Ей нравилась обстановка, нравилась еда, нравились люди и обстоятельства. Ей даже нравился Шувалов, видимо, из-за количества алкоголя она не видела в нём напыщенного павлина, а видела более чем приятного мужчину, который не только хорош собой, но и в состоянии поддержать практически любую беседу, с любым человеком, даже если этому человеку три года. Ложкина даже любовалась им и даже гордилась.
«Вот до чего пьянство доводит», — думала Татьяна, когда Лёня кружил её в танце, всё чаще поворачивая к себе спиной и прижимая к себе всё более неоднозначно. Потом его губы спускались от кромки волос к плечам и останавливались между лопаток, чтобы снова поднять выше. У Татьяны уже давно не было мужчины, а хорошего мужчины не было очень давно, поэтому её тело, да и она сама, давали более чем недвусмысленные сигналы Лёне, которыми он не преминул воспользоваться, когда сжал ягодицы Татьяны, на что она, кажется, вздохнула, но было больше похоже, что заскулила.
Ложкина определённо хотела секса. И определённо с Шуваловым. И определённо ей это не нравилось. Нет, ей нравился Шувалов, и она была уверена, после нескольких простых, но умелых поглаживаний, что и секс с ним понравится, но это был Леопольд Шувалов!
Поэтому она нашла в себе силы отстраниться и сказать.
— Всё, Лёнь, достаточно.
— Таня? — он выглядел озадаченным.
— Давай не будем портить наши давние отношения семиминутным сексом, оно того не стоит.
— Откуда ты знаешь, может, стоит, — он порывисто прижал её к себе и почти поцеловал, почти — потому что Татьяна умудрилась вывернуться.
— Лёнь, нет! Мы просто пьяные. Ты хороший, и платье у меня красивое, но нет, секс ещё ни разу не закончился ничем нормальным, не будем портить себе отдых.
— Эээээ… да, ты права, Таня, прости, я… беру себя в руки.
Весь этот диалог проходил под медленную музыку, и со стороны казалось, что двое влюблённых просто переговариваются, флиртуют, чуть более развязано из-за алкоголя, но эти двое — пара, и то, что мужчина прижимает женщину, и она сначала подставляет шею под поцелуи, а потом останавливает его, говорит о том, что «не место и не время», а вот когда они доберутся домой… Во всяком случае, именно это читалось в глазах компании, которая, впрочем, быстро потеряла интерес к парочке, когда заиграла быстрая музыка, и желающие ринулись «потрясти былым».
Лёня исчез из поля зрения, Татьяна стала чувствовать усталость и лёгкую головную боль, она спросила нескольких приятелей, не видели ли они Шувалова, но те отрицательно покачали головой. На веранде его не было, как и в основном зале, не было его на площадке перед рестораном, но когда Татьяна набрала номер телефона Шувалова, она услышала знакомую трель где-то совсем недалеко, за небольшой пристройкой, и пошла на звук, уже по пути понимая, что она сейчас увидит.
По мере приближения, звук женских стонов и характерных шлепков был всё отчётливей, пока, наконец, свет уличного фонаря на крыльце пристройки не осветил приспущенные льняные брюки Шувалова, перегнувшуюся через перилла молоденькую официантку, которая весь вечер не спускала глаз с Леопольда, бросая на Ложкину уничтожающие взгляды, и само «соитие», глядя на которое Татьяна испытывала сильное желание оторвать Шувалову мошонку и заставить его её съесть.
Но ни факт того, что сам Шувалов имеет какую-то официантку, приподняв её ногу для удобства, ни факт того, что сам герой торжества не видит стоящую в нескольких метрах Ложкину, ни стоны девушки, ничего из этого не смущали Ложкину (желание оторвать яички тоже не заставило Ложкину испытать столь иррациональное чувств), а вот когда, обернувшись на лёгкий шорох, Татьяна подняла глаза — она резко развернулась и рванула к стоянке такси, издали начав махать Ашоту, запрыгивая на ходу в машину. Игнорируя шум за своей спиной.
Ложкина сжала зубы, чтобы не заплакать. Расплатившись, она вышла, максимально тихо прошла в комнату на третьем этаже и быстро, в хаотичном порядке, собирала вещи в чемодан, утрамбовывая их, сминая и уже давясь слезами, как чемодан давился вещами — шортами, майками и ярким купальником.
— Таня? — Шувалов был запыхавшимся, словно он всю дорогу бежал. — Что ты делаешь?
Татьяна внимательно оглядела Леопольда, даже в этой ситуации, когда она стояла босиком, в джинсах и немного мятой белой майке, с растёкшейся по лицу тушью, он выглядел так, словно только что принял душ и оделся, только лёгкая отдышка и пара капелек пота на лбу выдавали его, но взгляд был тот же, покровительственно-высокомерный, и приподнятая бровь говорила окружающем об их ничтожестве против самого фон Хера Шувалова.
— Собираю вещи, — она последним рывком закрыла чемодан и пошла к двери, захватив Альку подмышку.
— Прости, надо было подальше уйти.
— Надо было.
Она обогнула Шувалова и открыла дверь.
— Тань, я не понимаю. Увидела, да. Неприятно, согласен, больше этого не повторится, при тебе, я имею в виду.
Ложкина молчала.
— Вообще в отпуске не повторится, торжественно клянусь — только мастурбация в душе, — он даже примирительно улыбнулся, отчего Татьяна тут же пожалела, что не оторвала мошонку…
— Делай ты, что хочешь, — она схватила влажное полотенце, которое не до конца просохло, и вытерла лицо, надеясь, что оттёрла если не всё, то большую часть размазанной косметики.
— Вот и хорошо, а теперь пойдём домой, спать, — успокаивающим жестом, как несмышлёного ребёнка, пытаясь завести в комнату.
— Шувалов, ты не понял. Ты — делаешь, что тебе хочется. Хочешь — имеешь официантку, хочешь — самоудовлетворяешься в душе, а я — еду домой, в Питер!
— Тань, не глупи.
— Иди ты на фиг.
— Танечка, — голос звучал угрожающе, Алька ощетинилась и злобно, а, главное, звонко залаяла.
— Я тебе не Танечка! Я тебе вообще никто, так что — уйди с дороги, — перешла на
