Когда канарейка рисует тигра - Дарья Тоин
Хмыкнув, кивает.
— Кое-кого, ты права.
Жмурюсь, чувствуя привкус страха — железа во рту, крови, из-за которого тянет пасть, как кисейная барышня, в обморок.
— Я про них узнал лет пять назад случайно, когда ездил в Британию. Ты не поймёшь, наверное, почему не рассказал, зачем тянул, но на то были причины. Честно.
Почему он оправдывается? Я не улавливаю и половины сказанного.
Он помогает выйти, но не спешит идти. Приближается и, положив руки на мои плечи, немного сжимает их, легонько поцеловав лоб по линии роста волос.
Я словно в замедленной съёмке решаюсь посмотреть на его лицо. Что это за щемящее выражение? Словно ему сейчас тоже больно.
— Ты же не была на месте аварии, да?
Пытаюсь понять, о чём он.
— Там, где Алан разбился.
Мотаю головой, не понимая, почему всё вновь сводится к брату.
— Ну да, ваш отец тебя бы не подпустил. Алан купил себе свой первый старенький Воксхолл, заработанный на репетиторстве. И на нём же…
Разбился… я отвожу взгляд и жмурюсь, лишь бы не зареветь.
— Помнишь, у него была девушка?
Киваю.
— Гвендолин, — помогает он вспомнить имя.
— Точно, — произношу шепотом, — но я даже фото её не видела.
Марат прикусывает губу и кивает.
— Она была беременная. И ехали тогда они из общаги ко мне, я уезжал в провинцию на стажировку и оставлял на них снимаемый дом. Алан гнал, торопился успеть до моего отъезда.
— Не доехали, — констатирую очевидное.
— Аха, — на выдохе замечает он и вдруг разворачивается, утягивая мою ладошку, которую уже успел взять, — ну пойдём?
Шмыгаю носом, спрашивая:
— Мне точно надо?
Чувствую его улыбку. Более искреннюю, чем у меня.
— Ну конечно.
Ну если “ну конечно”. Бреду за ним, а он здоровается чуть ли не с каждым здесь, не выпуская мою руку из своей. Но даже в веренице этих людей Марат старается что-то мне рассказывать, а я пытаюсь поймать суть, которая всё ускользает, как маленькое юркое привидение.
— Алан говорил, у вас много общего с Гвен. Она тогда, как и ты, рисовала. А потом… после аварии… её доставили в госпиталь в критическом. Шансов не было.
— И не спасли, так отец говорил.
— Я её не навестил, побоялся, и не узнал о ней ничего. Твой отец быстро всё организовал, перевёз тело Алана и тогда выдернул меня со всех своих стажировок, напомнив, что не только я потерял лучшего друга, а он лучшего сына. Говорил, что кое-кто ещё будет искренне горько плакать, а он не в состоянии ещё и тебя успокаивать. Это был мой выбор, птичка. Я подумал, что тебе больно, но, увидев тебя, понял, что ты даже это боялась показать. Такая забитая и забытая… маленькая принцесса, канареечка в клетке, из которого тебя хер вытащишь. Я дал тебе время. А потом официально взял в жёны. Думал, освобожу, а ты всё никак улетать во спасение своё не хочешь.
Входим в холл, он снова с кем-то болтает и здоровается. Это уже его ребята, те даже пытаются говорить со мной, помня меня по выставке. Но собеседник из меня скудный. Я отхожу немного в сторону, выбравшись из хватки Марата. Оглядываюсь, замечая только постеры, с которых улыбается статная и шикарная брюнетка. У неё горящий взгляд и явно шикарный характер. Не вчитываюсь, хотя анонсы на двух языках.
Скольжу лишь до подписи, думая узнать, как же ту зовут, но не успеваю, оборачиваясь на голос Марата. Тот, как в моих думах, отошёл ко входу и зовет подойти к нему, когда ему навстречу выходит она… даже лучше, чем на этих фото.
Смеясь, целует моего… мужа… в щёку. Тот улыбается ей, обнимает, смеётся в ответ искренне и опять подзывает меня.
Ну а что я ещё хотела?
Делаю шаг. Второй. Третий. На четвертый смиренно опускаю взгляд, на пятый усмиряю сердце. На шестой придумываю повод уйти, который сейчас, на седьмой и озвучу.
Не успеваю. Меня почти сбивает пробежавший черноволосый мальчишка. Тот зачем-то подбегает к ним и, когда эти двое его слишком громко по-английски ругают, оборачиваются ко мне.
Мир рушится, крошится на части, разлетается по атомам. И слеза, Аллах, скатывается, потому как этот черноволосый мальчишка — копия.
Мальчик, поразительно похожий на мои воспоминания, подходит ко мне и звонко взрывает мне душу своим голосочком.
— Hi! Я Айлан. Я… есть… I’m… твой…
— Племянник, — помогаю ему.
Тот смеётся, как и его мама пару секунд назад, на которую тот сейчас и указывает.
— А это… мо-о-оя…
— Гвендолин.
— Дыа! — Смешливо радуется он, вдруг приблизившись и вцепившись в меня объятиями.
Марат оказывается рядом. Ломано улыбается мне, представляет Гвен, но я даже не слушаю, вглядываясь в этом детское личико и не веря.
Касаюсь его щёк ладошками. Настоящий. Не призрачный.
— Ты…
— Как Алан, — договаривает Марат, приобнимая Гвен за плечо. Та что-то щебечет на смеси английского и стирает слезинки, замершие в уголках голубых глаз.
Мурлыканьем
Ругаюсь с Гвен, которая доказывает мне, что Гульназ никто здесь не съест, если я оставлю её на пару минут и обсужу с ней детали предстоящих дней, который мы раз сто уже обговаривали.
— Я бы поспорил! — Перехожу на русский, указывая на маячащий рядом с птичкой силуэт. — What is it… dammn?
Гвендолин разводит руками и смягчается, засмеявшись. Говорит идти спасать жену свою такую красивую.
Как там? Как там эта татарская поговорка, а? Как она? Как она… если собака не умеет лаять, то в деревню придёт лесной волк? Я научусь лаять. Я так сейчас облаю эту шкуру, посмевшую попытаться взять под локоть мою жену.
Таймурад не прав был, я не эгоист. Я собственник. Это разные вещи.
К счастью, птичка шарахается и выставляет ладони, шагнув назад.
Но это пока.
Если я её отпущу, точно найдётся другой волк, другой пёс, другой тигр, другой зверь…
Подхожу и с улыбкой отодвигаю от Гульназ известного арт-продюсера. Тот улавливает зрительный посыл убить его в подворотне и ретируется на пару шагов назад, пытаясь оправдываться, что такая драгоценность выглядела потерянной.
— Это моя жена.
— Вам повезло! — Говорит на ломанном русском.
Киваю. Так и есть. Мне всегда с ней везло. Беру Гульназ под руку, а та только сейчас медленно скользит взглядом к моему лицу. Этот шайтан снова прав, она выглядит потерянной. Ну ещё бы.
Хотел же рассказать, подготовить. И тянул до последнего, опасаясь, что она растревожится и не поймёт меня. Не поверит или даже обвинит
