Фредерика Грэхем - Твое нежное имя

Это была знакомая мысль, и она подействовала на нее успокаивающе. Она привыкла к больничным порядкам, и Джизус убедил ее, что ей не нужно ничего бояться. Шаги приближались. В последнее время, пробуждаясь от своих ночных кошмаров, она приходила в себя гораздо быстрее и довольно скоро засыпала снова. Сегодня, после того как она рассказала наконец Бертону свой сон, будет именно такая ночь. Мучительные образы возвращались снова, но уже меньше пугали ее. Она гораздо спокойнее теперь. Она знала, где находится. А сон был всего лишь сном. Никто здесь не причинит ей вреда.

Шаги смолкли перед ее дверью. Мари постаралась не предаваться панике. Это не мог быть ее безликий преследователь. Это всего лишь сиделка, обходящая пациентов. Однако лишь тогда, когда дверь открылась и тихо закрылась, Мари заставила себя открыть глаза. Она подавила желание, позвав сиделку, убедиться, что услышит в ответ знакомый женский голос. Она научилась справляться со своими страхами. В комнате было темно. Мари смогла различить что-то белеющее у двери, как будто сиделка остановилась на пороге, ожидая, пока глаза привыкнут к темноте. Затем осторожно направилась к се кровати. Мари почувствовала, как зрачки глаз расширяются, предвещая начало знакомой паники. Светлое пятно было слишком большим, слишком угловатым для женщины. Это был мужчина, знакомый безликий образ, выступивший из мрака комнаты. Внезапно она оказалась под влиянием своего ночного кошмара. Это не могло быть явью, это только сон. И она захотела проснуться и вырваться из его цепких объятий, но пробуждение было невозможно. Человек в белом стоял рядом с ней. Он выдернул у нее из-под головы подушку. Мари хотела закричать, но тяжелая рука закрыла рот.

– Ага, ты не спишь. Неужели тебе не дали снотворного? – хриплый скрипучий голос звучал знакомо. Девушка сопротивлялась изо всех своих слабых сил, но куда ей было соперничать с мужчиной из ночного кошмара'? – Давай, давай, попробуй вырваться. Мне приятно ощущать, как ты бьешься и руках.

Мари ощутила, как ужас парализует тело. Желчь подступила к горлу, и она почувствовала, что задыхается.

– Мне не хотелось бы торопиться, – фальшиво оправдывался он, – но я не могу задерживаться дольше.

У нее слишком короткие ногти, чтобы царапаться; она могла только что было сил колотить по руке, которая душила подушкой. Мари ощущала тяжесть навалившегося на нее тела. Она брыкалась и пиналась, безуспешно пытаясь освободиться. Ее поражение было полным. Она приготовилась умереть. Начав погружаться во тьму, она подумала о Джизусе.

– Почему, черт побери, никто не позвал меня?

– Вас не позвали, потому что вы непосредственно не занимаетесь ее лечением. Вы даже не ее психиатр, – ответила Кэрри.

Джизус нервно мерил шагами комнату отдыха. Каждый раз, когда он в бешенстве ударял кулаком по ладони, она с сочувствием поглядывала на него.

– Проклятие, ведь я единственный человек на земле, которому она доверяет. Я смог бы ее успокоить.

– Насколько я слышала, вчера ночью здесь был настоящий сумасшедший дом. – Бертон остановился и внимательно посмотрел на нее. Кэрри передернула плечами. – Мне очень жаль. В любом случае, все были так взбудоражены криками, что никому не пришло в голову позвать вас. В конце концов, они поместили Мари в девятую палату, чтобы она не смогла травмировать себя.

– А что с миссис Трирз?

– Она все в том же состоянии.

Бертон запустил пальцы в волосы.

– Чем же это было вызвано?

– Мари ничего не говорит. Как мы считаем, у нее был очередной ночной кошмар или галлюцинация, и она принялась истошно кричать. Миссис Трирз проснулась и тоже стала вопить, Или, может быть, старая миссис закричала первой. Мы точно не знаем.

– Но ведь что-то послужило этому причиной?

– Возможно, Мари больна более серьезно, чем мы все полагаем. – Кэрри положила руку на плечо Бертона. – Вы хотите попробовать поговорить с ней?

– Конечно.

– Тогда вы должны знать еще кое-что.

Джизус понял, что плохие новости еще не кончились.

– Что еще?

– Доктор Фогрел собирается перевести Мари в клинику федерального института в Брендвиле. Он назначил конференцию на послезавтра.

– На основании чего?

– Потому что она представляет опасность для самой себя. Она ничего не помнит из прежней жизни и не сможет заботиться о себе, пока ее память не восстановится. После минувшей ночи ему не составит большого труда убедить в этом всех. – Кэрри выглядела крайне огорченной. Она понимала, как много Бертон сделал для этой пациентки.

– Спайк Томпсон не одобрит этого.

– Доктора Томпсона на следующей неделе не будет в городе. Заместителем назначен доктор Мидлер. Он не пойдет против доктора Фогрела.

– Кто адвокат Мари?

– Диген из юридической конторы.

Джис знал, что приглашение на конференцию адвоката, защищающего интересы пациента, обычная, вполне законная процедура. Он знал также, что в ситуации с Мари, не имеющей семьи или друзей, которые могли бы защитить ее права, и с общественным защитником, лишь формально знакомым со всеми деталями ее истории, шансы Мари избежать перевода были минимальны.

– Ей, должно быть, теперь кажется, что мы все враждебны по отношению к ней. И тот прогресс, которого добились, теперь не стоит и выеденного яйца, – сказал Бертон, ударяя по ладони кулаком.

– Если вы тоже сдадитесь, то не останется никого, кто боролся бы за эту девочку.

Джизус кивнул, но его лицо не выражало оптимизма.

– Отоприте мне, пожалуйста, девятую палату.

Кэрри одобрительно посмотрела на него.

– Если она будет сутки вести себя спокойно, Фогрел, возможно, переведет ее обратно в пятнадцатую.

Мари лежа считала отверстия в звукопоглощающей плитке на потолке. Она спрашивала себя, почему и потолок не обшит мягкой прокладкой. Все остальное было противоударным – пол, стены. Сюда помещали умалишенных. Ей еще повезло: на нее, по крайней мере, не надели смирительную рубашку. Она подозревала, что и до этого дойдет дело в том случае, если она снова выйдет из равновесия. Если кто-нибудь опять попытается убить ее, ей следует учесть, что смерть надо встретить спокойно.

Она все еще считала отверстия, когда услышала, как в замочной скважине повернулся ключ и дверь распахнулась. Ее преследователь приходил только по ночам, поэтому она на этот раз не испугалась.

– Мари?

Голос Джизуса заставил вздрогнуть. Мари внезапно охватило чувство стыда. Он не должен видеть ее в таком плачевном состоянии. Ей казалось, что человеческая сущность покинула ее окончательно. Духовно она была совершенно опустошена.

Однако остатки гордости еще сохранились. Мари постаралась собрать их в кулак.