Маргарет Мюр - Кошечка и ягуар

Анджела вчера извинялась, что не вывезла из дома все вещи и оставила то, что не подходило по стилю к ее новому семейному гнездышку. А именно старинные шкафы, полки, комоды, кресла. Но Тори была этому несказанно рада, так как старину любила, а своей мебели у нее было совсем немного. И она принялась раскладывать и развешивать вещи по уютным шкафам с удивительным запахом благородного дерева. А потом дошла очередь и до любимых «безделушек» — ваз, статуэток, подсвечников работы отца и других известных мастеров. Их Тори думала расположить на подвесных полках и за стеклянными дверцами серванта.

Она устроилась прямо на полу, в своей излюбленной восточной позе со скрещенными ногами, и принялась доставать из большой коробки вещицу за вещицей, любовно протирая каждую мягкой тряпочкой и отставляя в сторону. В очередной раз, запустив руку в коробку, Тори нащупала что-то плоское. Картина? Она достала ее и развернула мягкий холст. На миг ей показалось, что она смотрится в зеркало. Цыганка Магда! Как папа решился расстаться с этой картиной?

— Любуешься собственным портретом?

Услышав глубокий голос, Тори вздрогнула, подняла глаза и залилась краской гнева. Перед ней, обаятельно улыбаясь, стоял этот нахал Алан.

— А я думала, что ты хорошо воспитан!

— Извини, я звонил. Но ты, видимо слишком увлеклась своим неотразимым обликом. И я не могу тебя за это винить. А поскольку дверь была не заперта...

— Прежде всего, это вовсе не мой облик. Это моя прабабушка! Между прочим, она была цыганкой.

Алан присел рядом и осторожно взял портрет из рук Тори. Он долго молчал, и Тори, заглянувшей в его лицо, показалось, что оно неожиданно осунулось, а глаза потемнели.

— Цыганка... — наконец хрипловато сказал он, — твоя прабабушка — цыганка?

— Да, а что? — насторожилась Тори. — Не веришь? Но это действительно так. Подробностей я не знаю. Папа только рассказывал, что, в конце XIX века ее вывез из Италии мой прадедушка. Он так влюбился в эту экзотическую красавицу, что даже согласился на ее условие: перевезти вместе с ней в Америку весь ее табор. Так, якобы, в Америке появились цыгане. Они обосновались где-то на границе Мексики и Техаса. А ты что-то имеешь против цыган?

— Наоборот, — словно очнувшись, ответил Алан и улыбнулся своей обычной беспечной улыбочкой. — Ты сразу показалась мне похожей на цыганку. Черные волосы, бездонные глаза, хранящие древнюю тайну, темперамент, стремительные движения... — И вдруг он хрипловато забормотал, словно в бреду. — Танцы у костра, цыганская свадьба, ревность, кровь...

— Эй! — окликнула его Тори. — Что с тобой?

Алан молча посмотрел на нее. Его зеленые глаза на миг вспыхнули каким-то сильным чувством, и тут же снова посветлели. Он немного растерянно улыбнулся.

— Не обращай внимания. Меня всю жизнь преследуют какие-то смутные воспоминания. Словно бы о цыганском прошлом. Должно быть оттого, что в раннем детстве меня украли цыгане. Никто не знает, откуда они взялись. Недолго возили с собой, а потом оставили у дороги, где меня сразу же подобрали и вернули домой — полиция все время шла по их следу. Но цыган так и не нашли, они словно сквозь землю провалились.

— Может, то были не цыгане, а индейцы? — усомнилась Тори. Об американских цыганах она знала только из семейных легенд. А легенды — они легенды и есть.

— В том-то и дело, что цыгане. Потом, уже когда я стал археологом, как-то во время экспедиции в Италию встретился там с цыганским табором. Сидел у костра с ними, пел их песни, плясал... Они говорили: наш, наш, цыган ты. Я тогда и вправду чувствовал: да, цыган. Еле сдержался, чтобы не уйти с табором.

— Что ж не ушел? — нарочно насмешливо спросила Тори, подавляя странное тревожащее чувство, поднимавшееся откуда-то из бездонных глубин души.

— А тебя там не было, цынгарелла! — беззаботно рассмеялся Алан и непроизвольно потянулся к Тори, чтобы ее обнять.

Та отпрыгнула, зашипев, как рассерженная кошка. Тогда он усмехнулся и, глядя ей в глаза, поднес к губам портрет и поцеловал прабабушку Магду в алые губы. Тори вскрикнула, словно это ее губ коснулись горячие губы мужчины. И опять сладостный ток пронзил ее от сердца до паха.

— Твоя прабабушка Магда не запрещала мне ее касаться, — невинным голосом сказал Алан. — Надеюсь, у тебя нет претензий?

— Есть! — разозлилась Тори. — Это старинный портрет. Нечего слюнявить произведение искусства! Немедленно повесь его над камином!

— Слушаюсь! — И Алан отправился за инструментами, оставив Тори гадать, что же такое с ней происходит.

Оказалось, что Алан приехал на пикапе и привез газонокосилку, различные инструменты и еще целую кучу нужных вещей. Ох, зря Тори рычала на такого необходимого в хозяйстве человека! Впрочем, она уже сменила гнев на милость, и они дружно взялись за налаживание быта. Прежде всего, Алан собрал для Тори кровать, которую отец прислал ей из Аризоны. Девушка тут же отправилась наводить в спальне уют, велев Алану заняться картинами. Это были, в основном, копии с полотен известных американских художников: Вашингтона Олстона, Бенджамина Уэста, Гилберта Стюарта и других. Были здесь и авторские работы, подаренные дочке знаменитого скульптора друзьями ее отца. Эти картины она предназначала для гостиной. Они уже были распакованы, Тори и Алан обсудили, где их развесить, и новая хозяйка коттеджа поднялась наверх.

Алан проводил девушку глазами, снова с удовольствием отметив, какая у нее ладная фигурка. А потом подошел к стопке холстов, которые Тори трогать не велела. Это были ее собственные работы, она хотела повесить их в мастерской. Но Алану не терпелось взглянуть на результат ее творчества. Он решил, что художница не рассердится: все равно он увидит эти картины, когда будет развешивать. И он, захватив шесть верхних полотен, расставил их у стены, а затем отошел, чтобы лучше рассмотреть.

На всех картинах была изображена пустыня. И как изображена! Алану показалось, что если он подойдет и коснется рукой песка, то почувствует кожей его горячую шероховатость. Художница великолепно передала также ощущение бескрайности и мертвого покоя этого выжженного солнцем уголка Земли. Одиноко стоящие кактусы только усиливали такое впечатление.

Но что это? Алан присмотрелся к первой картине. Форма кактуса удивительно напоминала фигуру плачущей женщины. Опустив плечи и склонив голову, она стояла в пустыне, покинутая и безутешная. И... она чем-то неуловимо напоминала Тори. У Алана отчего-то сжалось сердце.

Он перевел взгляд на вторую картину. Там тоже рос кактус — высокий, горделивый, напоминающий красивого, но жестокого мужчину. Весь облик человека-растения говорил о надменности и самовлюбленности. Кактус цвел: из зеленой ладони выглядывали нежные цветы... Нет, это мужчина сжимал цветы в сильном кулаке, и они поникли, смятые грубым движением...