Двадцать третье февраля (СИ) - Чередий Галина Валентиновна

Галина Чередий

Двадцать третье февраля

Глава 1

– У нас с Яром проблемы, – торопливо буркнула я, осознав, что если не прямо сейчас, то уже хрен решусь.

Одна проблема. Но охренеть какая серьезная. И поверить не могу, что говорю об этом. И с кем. С парнем. То есть, ясное дело, что Длинный для меня не парень или мужчина в смысле своей половой принадлежности. Уже. Ну да, в принципе никто его пола с появлением в моей жизни гризли. Такая глыбища и собственник, как он, не оставил пространства ни для кого, кроме себя. Да мне и не нужно. Вот только…

– Проблемы, Рокси? – сонный до этого голос друга изменился, и я услышала какую-то возню, невнятное женское бормотание и через несколько секунд хлопок двери.

У Антохи же сейчас ночь, и он проводит ее не в одиночестве. У кого-то жизнь кипит. Я слышу, как щелкает зажигалка и Длинный затягивается. И мелочно завидую. И тому, что он курит, и тому, что у него наверняка был совсем недавно секс. И нет, опять начать курить я не хочу, это так, нечто вроде краткой ностальгии по прежней беспечности, куда возвращаться тоже не хочу. А вот насчет второго…

– Рокси? – напомнил мне друг о том, что мы так-то еще на связи, что, кстати, весьма недешево на таких расстояниях. – Чем помочь?

– Вопрос, конечно, интересный, – нервно засмеялась, задумавшись, что, может, ну его на хрен. Закончить этот странный разговор. Ведь, по правде, я не с ним должна его вести. Это у Яра я должна спросить, почему…

– У нас с гризли нет секса, – все же вывалила я.

Когда-то у нас с Длинным не было запрещенных тем. Даже в том, что касалось интимного и наших похождений. Ну разве что я старалась избегать периодически поднимаемого им вопроса о том, что мы вместе на постоянной и совсем не дружеской основе – хорошая идея. Что стоит стать парой. Партнерами, терпимо относящимися к сексу на стороне.

– В смысле? – звук новой глубокой затяжки.

– В прямом. Мы не трахаемся. От слова совсем.

– Ну ты же… дети же… операция… Разве вам уже можно?

– Длинный, меня оперировали два месяца назад. Я молодая баба, на которой все заживает, как на собаке. Врач и УЗИ подтвердили. Мне давно уже можно. Просто Яр больше не хочет меня. Мне кажется.

– Да ну нах! – Антоха явно подавился дымом и с минуту кашлял. – Чего ты себе придумываешь, Рокси? Да этот твой Камнев *бнулся на тебе бесповоротно. Я что, не видел, как он тебя вечно заживо глазами жрал? Эй, может, у тебя эта… ну как эту бабскую херню называют, когда они родят?

– Депрессия. Послеродовая, – подсказала ему и развязала пояс халата. Встала голышом перед зеркалом.

– Во, она! – охотно поддакнул Антоха. – Алле, Рокси, где ты и где всякая там *бнутая рефлексия? Да у этого громилы слюна до пола ручьем на тебя и заморозка мозга от вечного стояка в твою честь.

– Ну… многое изменилось. – Очень многое. – Он в последнее время на меня, кажется, и смотреть избегает. Похоже… – Ну давай, Роксана, скажи уже вслух, сколько в голове гонять. – Короче, я не завожу его больше. Не встает на меня.

– Бред. С хера бы? Ты стала весить сто кило?

Нет, не стала. Повернувшись боком, втянула живот, осмотрела сильно подросшую грудь. Уставилась на розовую полоску шрама.

– Нет. Думаю, это из-за шрама.

– Шрама?

– Блин, Длинный, не тупи. Из моего живота достали двух детей. От этого остаются шрамы, знаешь ли.

Снова защелкала зажигалка, и друг шумно затянулся.

– Знаешь, вот без этой картинки в голове я бы мог прекрасно дальше прожить. А теперь буду думать, – недовольно проворчал он.

– Не будь слабаком. Но раз тебя даже мысль о таком пугает, то наверняка причина, что Яр от меня шарахается, в этом. Спасибо, что помог прояснить, – часто сглатывая от подступающей к горлу горечи, я стала нарочито бодро прощаться. Разваливаться и думать, как дальше жить, буду наедине с собой.

– Нет, вот ты совсем головой ушиблась? – повысил голос Антоха. – Прояснила она. Какая, бля, связь между тем, что меня передергивает от мысли о твоем разрезанном животе и тем, что твой муж с тобой не спит больше.

– Он спит. Но не трахается.

– Рокси, тебе в голову не приходило, что его плющит и таращит до сих пор от чувства вины за то, что ты чуть не померла тогда? Знаешь, это вы женщины думаете, что мы бревна бесчувственные. Но если бы моя жена и мать моих детей вдруг чуть не умерла и это было бы последствием того, что я совал в нее свой член, то у меня бы тоже мог приключиться жесткий нестояк.

– У тебя нет жены.

– И, дай бог, еще долго не будет, но это ничего не меняет.

– Дебилизм. Следствием того, что он совал в меня член, явились наши дети. И это охренеть как хорошо. Это лучшее, что случилось со мной в жизни и когда-либо случится. А причина того, что я чуть не умерла, – неблагоприятные обстоятельства течения стремительных родов.

– Пофиг. На мужской взгляд, все оно едино и сводится к члену, кончающему в твою вагину, – отрезал друг безапелляционно.

– Дурость какая-то. Делать-то с этим мне что?

– Я тебе сексопатолог, что ли, Рокси? Ну не знаю… сломай гребаную плотину. Спровоцируй его трахнуть тебя. Трахни сама. Короче, тут должно прорвать.

– Или нет.

– Или нет. Но знаешь, когда долго заставляешь себя обходиться без секса, то вроде как втягиваешься. Но стоит потом разок пехнуться, и все – понеслась, как с цепи срываешься.

– Ладно. Будем прорывать, – ухмыльнулась я своему отражению в зеркале.

Глава 2

– Ни один не подходит! – рыкнул я, утерев кровь со рта. Что, на хрен, за череда ниочемошных слабаков рвется к нам на работу? Нормальные парни, способные в спарринге хоть пару минут устоять, совсем перевелись?

– Слышь, Яр, ты чего лютуешь опять? – сел рядом на скамью в спортзале Андрюха. – Завтра праздник, а ты им морды вон расписал и сам наловился.

– С каких пор проводить качественный отбор называется «лютовать»? – покосился я на него раздраженно.

– Вот только не заливай мне про отбор. Оба претендента сегодня вполне достойные парни. И тебя реально оба достали, – он ткнул на кровь, размазанную по руке, которой утерся. – Так что не парь мне. Тем более и вне отборов народ от тебя уже по углам жмется. Хер ли ты психуешь? С погремушкой посрались?

– Х*йни не городи! С чего нам с Рокс ругаться?

Не ругались мы уже сто лет. Мы последние пару недель и разговариваем-то едва. Она как сквозь меня смотрит. То есть, само собой, мы не молчим. Домой прибегаю, о Мишке с Ксюшкой болтаем, сюсюкаем с ними. Я уж точно. Ну а как нет? Да у меня каждый раз до сих пор в горле ком и сердце ребра ломает, только волосенки их понюхаю. 

А то, что ни о чем другом мы не говорим... Нет, ну а хер ли я хотел? Рокс вся в детях, да и после того, через что прошла…

– Ну а чего тогда? Не выспался? Спиногрызы бушуют?

Да у меня дети – золото. Я слышал от других, что с мелкими они поначалу чуть не вешаются. Ночами не спят и все такое. Мои же – медвежата. Едят и спят. Ночью раз проснутся, попищат, я их покормить Рокс принесу – натрескались, и опять до утра не слыхать. Их не слыхать, и мы… молчим.

– Нормально все, говорю.

– А чего рожа-то такая кровожадная у тебя?

– Да с чего ты взял? – Вот же прицепился, клещ прямо.

– Я же не ослеп. Застоялся жеребец?

Перед мордой как кто тряпкой красной махнул.

– Боев, ты опять со своими пробросами *бнутыми? Я думал, ты уже унялся.

– Так я и унялся. Не я же вокруг плотоядным взглядом шарю.

– Чего-о-о?

– Того. Типа не трахнуться, так пришибить кого ищешь.

– Отвали, Андрюха!

– Не, ну реально, мне что, к жене твоей с вопросами подвалить? – вякнул и отскочил на всякий. Чуешь, говнюк, что вот-вот выхватишь.

– Не нарывайся, – рыкнул я и пошел на выход.

– Ты чего злой? – Нет, этого придурка хрен с курса собьешь, если во что-то воткнулся. Даром, что на первый взгляд п*здобол-похерист. Увязался следом и отставать не намерен.