Где-то на даче - Вера Александровна Чистякова

Вера Чистякова

Где-то на даче

СНТ «Березки»

Я соскучилась, подружка, приходи поговорим,

И за рюмкой чая с сушкой целый вечер просидим.

Мне тебе поведать надо про наряды, про любовь,

И о том, как нынче в моде подводить губу и бровь.

На веранде ночь клубится,

Месяц смотрится в окно,

Карта с шорохом ложится

Для гаданья на сукно.

Будет дальняя дорога,

Прошлое воскреснет вновь,

Постучится у порога,

Всколыхнёт нежданно кровь.

И валет поклон подарит

Даме сердца роковой,

Что в душе свой след оставит

Свечкой желтой восковой.

Сплетни в тюле заплутают

Под звенящий женский смех,

Звёзды небо зажигают,

Наблюдая этот грех.

До рассвета разговоры

Под оркестр из сверчков,

И безудержные споры

Под ворчание часов.

Приходи моя подружка, самовар уже кипит.

Без тебя мне как — то пусто, сердце вечером грустит.

Маленький зелёный домик-вагончик, обитый деревом, с неуклюжим вторым этажом и пристроенной террасой, обвивал дикий виноград, наружный фасад стены, смотрящей на дорогу, украшали цветные мочалки, которые вошли в моду в конце девяностых — начале двухтысячных годов. Их тогда дарили как предмет роскоши, пришедший в Россию вместе с шампунем «Shauma” и гелем для душа «Palmolive». Из окна словно флаг вырывался белый тюль, ветер трепал его, норовил утащить с собой в путешествие по бескрайним полям, начинавшимся за СНТ «Березки».

Где-то недалеко, через пару участков, лаяла собака. Кот, почуяв угрозу, нырнул в крапиву и теперь воровато выглядывал из-под листьев, размышляя, так ли далеко потенциальный враг. Пчёлы, разомлевшие под палящим солнцем, лениво жужжали, перелетая с листка на цветок. Дачи тонули в той самой летней неге, которую так ждёт молодежь, и которую так клянут пожилые — ведь она мешает собирать колорадских жуков и окучивать картошку.

Подскакивая на кочках старой грунтовки, оставляя за собой облако пыли, к забору подъехала машина. Раздался гудок. Из дома вышла женщина, она была в ярком зелёном с красными цветами ситцевом сарафане. На вид ей не дашь больше 35 лет. Рыжие волосы собраны в небрежный пучок. Босые ноги быстро несли ее к воротам, слегка полноватые руки дернули задвижку, створки отворились, и машина въехала во двор. Мотор грустно рыкнул в последний раз, дверца открылась, и навстречу вышла невысокая блондинка в джинсах с модными дырами и булавками.

— Как добралась? — обнимая подругу, спросила рыжеволосая

— Без приключений, — улыбнулась блондинка, — сто лет здесь не была, а словно и не уезжала. Тетя Люся все так же ревностно растит флоксы слева от калитки, а пионы должны быть венцом сада?

— Мама беспощадна в своих убеждениях, вон они — пионы, — рыжая махнула куда-то рукой.

Действительно, в центре участка красовалась круглая клумба, которую когда-то задумывали как альпийскую горку, но теперь в ней росло все, что могло радовать глаз. Царь-пион гордо сидел в самой середине, глядя на мир малиновыми бутонами, томно покачиваясь, распуская свои листья, словно обнимая другие, как будто бы менее красивые цветы.

Тетя Люся выглянула в окно, годы оставили на ней свои отпечатки, но она бодрилась, не подавала вид, что ей уже больше 60. Волосы были безукоризненно окрашены в темный каштан, на пальцах красовался красный маникюр, губы щедро напомажены, несмотря на то, что она была на даче.

— А, Машуня, — радостно крикнула она и подмигнула из-под челки как у пони, — а я окрошку режу, ты с квасом или кефиром

— Здравствуйте, — крикнула блондинка, — с квасом….

Довольная Люся задернула тюль.

Маша обводила взглядом участок снова и снова, ничего не изменилось на нем. Углы подпирали старые сосны, тени от них ползли к колодцу, около которого притаилась корзина с опилками, к бане, на крыше которой вращался флюгер в виде петуха, краска на нем облупилась, при каждом обороте он издавал тонкий, едва различимый скрип.

Женщины поднялись по ступеням на веранду. Возле входа стояло трюмо. Маша оглядела себя, казалось, что она сильно изменилась с тех пор, как украдкой совершала ночные вылазки на свидание всей жизни. Зеркало было единственным свидетелем пунцовых щёк, нервно блестящих глаз, когда она возвращалась с первыми рассветными лучами, стараясь не скрипеть половицами. Теперь взгляд был серьёзный, уставший. Румянец все ещё лежал на яблоках щёк, но нанесён он был профессиональной кистью из дорогой, пахнущей глазурью банки.

«Спросить про него? — подумала Маша, — да нет, как-то неловко, наверняка он давно женат, да и не ездит сюда больше».

В комнате было прохладно, на полу лежали вязаные шерстяные коврики, свет из окна перебирался по стенам, просвечивая старые фотографии. На комоде Тетя Люся обнимала свою старенькую маму, которую Маша помнила очень смутно. Рядом, на ажурной салфетке стояла ваза с букетом полевых цветов. Ромашки, васильки, кашки и колокольчики-такие не купишь в магазине. Ещё одна фотография — Маша узнала на ней себя: они с Катей, ещё совсем маленькие, прыгают во дворе в резиночку, на заднем фоне за ними пристально наблюдает Машина мама. Они с тетей Люсей подруги всю жизнь. А теперь дружат их дочери.

Много лет подряд Маша приезжала на месяц к Кате погостить. Пока не влюбилась в Пашу. Даже сейчас, по прошествии многих лет, при воспоминании о нем, у Маши тоскливо екало в груди. Какой же он был! Высокий, плечистый с голубыми глазами. Паша мастерски гонял на велосипеде, с руками и без, лучше всех плавал, пускал дым из обеих ноздрей, когда курил и потрясающе играл на гитаре. Маша могла часами слушать и тихонечко подпевать. 2 года длилось ее безответное чувство, приезжая на каникулы, она бросала на него полные грусти взгляды, вздыхала, но не решалась порой даже рассмеяться над его шутками.

Маша сильно стеснялась своего невысокого роста, из-за него она выглядела младше. Тонкие черты лица были милыми. Но рядом с Катей Маше сложно было чувствовать себя красивой. Все девчонки СНТ «Березки» завидовали Люсиной дочке.

Катя была настоящей красавицей. Рыжие мягкие кудри падали на плечи, ресницы, удивительно чёрные, качались над большими, бархатными, глубокими, карими глазами. Фигура тоже удалась, на ней легко можно было сыграть, как на гитаре. И Паша успешно сыграл. Они были самой красивой парой на дачах. А Маше оставалось только наблюдать и завидовать.

В то последнее лето, после которого Маша перестала приезжать, ссылаясь на занятость и сессии, Паша все ещё ухаживал за Катей, но их отношения были на излете. Маша знала, что у Кати в городе есть