Наследница царицы Савской - Эдхилл Индия

Я действовала недостойно, плетя интриги, как Далила, пыталась обманом получить желаемое.

«И ты хотела стать настоящей царицей!» Издевка над собой опалила рот, горькая, как желчь. Вместо того чтобы действовать как настоящая царица, я вела себя как избалованный, своенравный ребенок. Я ни разу не задумалась о том, какую опасность и боль мои замыслы несут людям. Меня заботило лишь то, как убрать препятствия со своего пути.

А хуже всего было то, что я говорила себе, будто действую ради других. Ради царицы, и Гелики, и народа Савы. Я лгала себе.

Все это я делала для себя.

Глаза щипало от жгучих слез. Стараясь сдержаться, я широко раскрыла глаза – заплакать было бы легче всего. «Нет, смотри, смотри хорошенько на то, что ты натворила. И думай, что делать дальше».

Я убрала медный браслет обратно в шкатулку с сокровищами и уставилась на капельку крови, блестевшую на кончике пальца, словно крошечный рубин.

«Думай.

А потом начни заново».

Но как? Этот вопрос не давал мне покоя, я размышляла над ним весь долгий день и вечер. Сидя у окна, я смотрела на крыши города. Когда закатилось умирающее солнце, я вздохнула и отложила эти мысли до утра, сказав себе, что смогу тогда рассуждать более трезво. Теперь следовало лечь спать и надеяться, что ко мне придут сновидения.

Я заснула быстро. Надо мной легко сомкнулась тишина и темнота. Но сны не откликнулись на мой зов. В ту ночь тени прошлого, которых я ждала, не приходили, и даже тогда, во сне, я поняла, что отныне должна действовать собственными силами, полагаясь лишь на себя.

И, проснувшись, я наконец поняла, что нужно делать.

Более того, я увидела, где ошибалась. Великий славный замысел, призванный открыть для меня мой собственный путь, предстал передо мной как мечта ребенка, глухого ко всему, кроме собственных желаний. Хуже того, для успеха мне требовалось, чтобы другие люди выполняли мои желания – желания, о которых они даже не подозревали. А я думала, что смогу заставить их танцевать, словно кукол, под мелодию, слышимую лишь мне.

«Я должна достигнуть своих целей с помощью собственных воли и усилий». Не стоило полагаться ни на кого другого, чтобы получить желаемое. То были мои цели, и лишь я могла добиться успеха – или потерпеть поражение. И действовать следовало прямо, смело и достойно.

В конце концов, если моя интрига провалилась, это было к добру. «Когда я попросила отца, а он отказал мне, лучше бы я пошла вслед за царицей на юг пешком и босиком, если бы пришлось. Лучше бы я сделала что угодно другое, но не хитрила, вырывая у него согласие».

Но тогда я думала лишь о собственных целях и собственной свободе. Я не беспокоилась о том, как влияют на других мои действия, какое добро или зло я вершу. «Ты считала себя царицей мира, вольной поступать как угодно, без колебаний и без расплаты за свои действия». Как будто царица Юга рисковала всем, что имела, лишь ради того, чтобы даровать свободу безрассудной девчонке.

Меня захлестнула жаркая волна. Лицо горело, как в лихорадке. Никогда прежде я не испытывала такого стыда. И то, что лишь я одна знала о своем самолюбивом безрассудстве, мало меня утешало. Теперь я поняла, что имел в виду Аминтор в тот день, когда я уговаривала его провести меня к царице Савской за спиной отца. Я тогда сказала, что никто не будет об этом знать, а он посмотрел на меня и ответил: «Я буду знать».

Даже если весь мир считал меня воплощением девичьих добродетелей, это не имело значения, ведь я знала, до какой степени глупа и себялюбива. Я перестала думать о себе хорошо, и чувство вины начало пожирать меня медленно разгорающимся пламенем.

«Ты берешь на себя слишком много, дитя», – упрекнул меня внутренний голос, эхо слов, услышанных давным-давно и почти забытых. На этот раз я правильно все поняла.

Ведь покаяние тоже могло превратиться в самолюбование. Я напомнила себе, что мой грех состоит лишь в безрассудной оплошности. Ведь я не убила, не лжесвидетельствовала; я почитала отца. Забота лишь о собственных желаниях – вот и вся ошибка.

Что ж, следовало ее исправить. Если в словах Билкис я увидела лишь возможность возвыситься, тогда я ее не заслуживала. «Настоящий царь думает сначала о будущем, затем о своем народе и лишь потом о себе».

Я знала, что отец следует нерушимым правилам чести, и не могла позволить себе меньшего.

Значит, следовало начать заново, смело и открыто обратившись к отцу. Любой его подданный мог свободно прийти к нему. Разве каждые семь дней не был открыт царский суд для всех мужчин и женщин, ищущих справедливого решения?

Да, для всех мужчин и женщин. Даже для блудницы. Даже для царицы.

Даже для его собственной своенравной дочери.

Еще не успев встать с кровати, Билкис уже услышала новость. Хуррами прокралась в царскую опочивальню, когда над Иудейскими горами едва затеплился чистый бледный свет утра. Почувствовав, что рядом кто-то есть, Билкис проснулась и увидела, что служанка стоит на коленях возле ее кровати.

– Что случилось? – сразу спросила царица.

Она поняла, что Хуррами не разбудила бы ее в такой час без веской причины.

– Царевна Ваалит… – начала Хуррами.

Билкис рывком села. Внутри у нее все сжалось от страха, сомкнувшего свои клыки. Но она молчала, не вмешиваясь в рассказ Хуррами, хотя едва сдерживалась, слушая ее.

– Царевна Ваалит пришла ко мне, умоляя помочь. Она хотела пойти в Рощу Звезды Утренней, но одна не осмеливалась. И вот она попросила меня сопровождать ее. Я согласилась.

А потом что-то пошло не так. Ваалит остановили, не успела она сделать и двух шагов за ворота.

– Ей не позволил уйти царский военачальник Веная. И Никаулис.

«Спасибо тебе, Матерь Аллат, за то, что, несмотря на безрассудство Хуррами, хотя бы Никаулис хватило здравого смысла!» Разгорающийся гнев наполнил сердце, готовый вспыхнуть, и лишь долгие годы опыта позволили Билкис говорить спокойно:

– Так значит, царевна Ваалит попросила тебя пойти с ней в Рощу – и об этом ты решила не рассказывать мне?

Ее голос звучал мягко и доброжелательно. Двигаясь медленно и осторожно, чтобы не поддаться злости, она откинула одеяло и встала на ноги.

– Нет, не нужно объяснений, сейчас нет времени. Выясни, где царь Соломон, и доложи мне. Быстро.

Не говоря ни слова, Хуррами поклонилась и выбежала. Билкис, не отдавая себя во власть гневу и страху, неспешно потянулась и позвонила в серебряный колокольчик, призывая служанок. Действовать следовало обдуманно, а не опрометчиво.

«Как только Хуррами вернется, я пойду к Соломону». Не требовалось особого ума, чтобы понять, чего добивалась Ваалит. «Смелый план, царевна, хотя и безрассудный». Девочка обладала разумом, волей и смелостью, но пока еще не научилась думать о будущем. Это умение приобреталось с возрастом. «Вот только дожить бы ей до тех времен!»

А сейчас кто-то должен был развязать тугой узел, и она не хотела оставлять Соломона наедине с этой задачей.

Пока служанки причесывали ее блестящие волосы, она обдумывала, предстанет ли перед Соломоном как женщина или как царица. Прежде чем она успела решить, вернулась Хуррами, явно с плохими новостями.

– Прости меня, о царица, но никто не знает, где царь. На рассвете он заходил к царевне Ваалит, но с тех пор, как он вышел из ее ворот, ни один мужчина не видел его.

– И ни одна женщина? – холодно спросила она. – Если теперь ты говоришь только о мужчинах, Хуррами, нам давным-давно пора вернуться в Саву.

«Ни один мужчина не видел его… – Она улыбнулась и тряхнула головой. Волосы рассыпались по плечам. – Я знаю, где ты, любимый. И я знаю, как предстать перед тобой».

Она лишь попросила Матерь Аллат подсказать ей нужные слова.

Билкис знала, что он там: в саду на крыше. Он пришел один туда, где они делили радость любви. Соломон стоял на краю, опираясь о парапет, отделявший его от неба. Едва поднявшись наверх, она увидела, что он напряжен и словно боится пошевельнуться, чтобы движениями не причинять себе лишнюю боль.