Диана Крымская - Черная роза
«Доминик!.. Я тебя теряю! Но ты и не была никогда моей. Ты никогда не любила меня. А если бы даже и полюбила… Разве мог бы я сделать тебя своей?»
«Любовница!»… Это слово было ему ненавистно, так же, как и слово «любовник». А кем бы стала Доминик, если бы пошла на связь с ним? Что бы он мог предложить ей, кроме этого позорного звания? Ничего! И дети… Если бы они родились, то были бы бастардами. В просторечии — ублюдками. Ублюдками его, герцога де Немюра! И его любовницы…
Нет, он никогда не смог бы пойти на это. Не смог бы предложить Доминик такую позорную связь.
«…А Рауль предложил ей руку — открыто и честно. Он имеет право на это. А ты уже женат, Робер де Немюр! У тебя есть жена. Ты обвенчан с нею. Ты дал все клятвы, все обеты… И обратной дороги нет!»
…Иногда де Немюр спрашивал себя — а мог бы он полюбить теперь свою жену? Если бы произошло чудо, — и она вдруг вышла из монастыря — и пришла к нему? Мог бы он забыть сестру жены, Мари-Доминик, и стать счастливым с Мари-Флоранс? Он не мог дать ответ на этот вопрос. Но в глубине души понимал, что Доминик он все равно не забудет. Она была слишком живая, искренняя, непосредственная. Дело было даже не в ее редкостной красоте, — ведь Мари-Флоранс не уступала младшей сестре в этом. Но характер Доминик, в котором так божественно сочетались нежность, мягкость, веселость, великодушие, остроумие с решительностью, безудержной отвагой, любовью к риску и приключениям… Такого характера де Немюр не встречал ни у одной женщины.
Она покорила его. Возможно, еще тогда, когда он увидел Доминик впервые — в Руссильоне, из окна, когда она внизу на площадке замка сражалась с Жан-Жаком. Рыжая бестия!.. Но то была только куколка, — и вот она сбросила свой кокон и вылетела оттуда прекрасным яркокрылым мотыльком.
Он вспоминал все свои встречи с нею. Их было не так много, — но каждая из них была незабываема для него. Он помнил каждое ее слово, каждое движение, помнил, во что она была одета при этих встречах и как были уложены ее роскошные волосы.
Это было похоже на колдовство. Она — колдунья, приворожившая его навсегда!
Де Немюр пытался стряхнуть с себя магию ее очарования; он приписывал ей недостатки, уверял сам себя, что под этой прекрасной оболочкой скрыта женщина, полностью похожая на других. Он пытался обвинить ее, например, в жестокости, когда на охоте она смотрела на агонизирующего оленя. Но де Немюр взглянул в глаза Доминик, наполнившиеся слезами, — и понял, как она страдает, как сочувствует умирающему животному.
Когда Робер и барон де Парди встретили Доминик на пути в столицу, и девушка сказала Этьену, что едет в Париж, чтобы найти там себе выгодного жениха, герцог только усмехнулся ее явной лжи. Но потом он много раз вспоминал эти слова графини, и почти уверил себя в том, что именно за этим Доминик и отправилась, — ведь она выбрала богатого и знатного герцога де Ноайля. Но, если ею двигали лишь корысть и алчность, почему тогда она не остановила свой взгляд на нем, на де Немюре? Куда более богатом и могущественном вельможе, к тому же не скрывающем свой интерес к ней и, как должно было ей казаться, абсолютно свободном? Де Немюр знал и о других воздыхателях графини де Руссильон, также холостых и богатых юношах из прекрасных семейств, которых покорила эта лангедокская красавица. А Рауль был любовником королевы, и Доминик не могла не знать этого. Но это не остановило девушку. Ей нужен был именно Рауль, и никто другой!
Значит, здесь была не корысть. Неужели любовь с первого взгляда? Но тогда как объяснить тот взор, которым Доминик посмотрела на де Немюра тогда, на дороге? Он не мог ошибиться, — это был взор влюбленной женщины! Женщины, которая говорит: «Я твоя! Твоя навсегда!»
Как это было понимать? Она приняла его тогда за Рауля? Конечно, Робер и де Ноайль похожи. А де Немюр был в шлеме с опущенным забралом. Но где Рауль и Доминик могли встретиться, и когда она могла влюбиться в кузена? Де Ноайль ни разу не был в Руссильоне, — Робер это хорошо знал. К тому же, Доминик четыре года провела в монастыре, — получается, как раз те четыре года, что Черная Роза продолжал воевать, перед тем, как вернуться в Руссильон за своей женой Мари-Флоранс… И вышла девушка оттуда буквально за день до кончины своего отца, — об этом де Немюр узнал от Розамонды. Так что заподозрить Доминик в том, что она уже была знакома с Раулем, когда де Немюр изображал рыцаря Мишеля де Круа, герцог никак не мог.
Ненависть Доминик к Черной Розе, превратившаяся за четыре проведенных в монастыре года в нечто прямо противоположное, и так похожее на любовь, — тоже смущала Робера.
Он не мог понять такой перемены. Даже если она и узнала, находясь в обители, о настоящих его деяниях, — откуда этот восторг, с каким Доминик пела о Черной Розе в музыкальной комнате? Эта вышивка с загадочным всадником в маске, на которую девушка явно потратила много времени, и в которую, без сомнения, вложила всю силу своей любви к нему?
«Она влюблена в Черную Розу?.. Но он же муж ее сестры. Она видела его всего один раз в жизни, — Робер невольно думал о себе в третьем лице. — И при чем здесь тогда Рауль? Он — не Черная Роза, и никогда им не был.» С Доминик были сплошные загадки! И он не мог, как ни пытался, разгадать ее!
Одно Робер знал твердо. Она его ненавидела! И, хотя он и понимал причины этой ненависти, — те страшные слухи, что ходили о нем, о его склонности к насилию, о поруганной и выбросившейся из окна невесте, о королеве, наконец… Все же в глубине души его всегда теплилась надежда, что Доминик узнает правду, или сможет сама во всем разобраться, с ее умом, со склонностью к анализу.
Но в рыцарском зале, когда они оказались практически наедине, и он попытался признаться ей в своих чувствах… Какой безудержной яростью сверкнули ее темно-синие глаза! Как брезгливо искривились ее губы! В выражении ее лица он прочитал свой приговор… смертный приговор своей любви!
Де Немюр проиграл. «Рауль! Ты всегда завидовал мне. Моему богатству, моим титулам, моей власти, моей славе. Я презирал твои низменные чувства. А теперь я сам завидую тебе! Ты обошел меня, дорогой кузен. И слава, и богатства, и титулы, — я бы все это без сожаления бросил к ногам твоей невесты, почти уже жены. Но ничего этого ей не нужно. Рауль! Почему именно ты? Я отдал бы ее сам, сам проводил бы к алтарю, с улыбкой, без слова сожаления. Отдал бы любому… Но только не тебе, Рауль де Ноайль! Ты не заслужил такого счастья, зверь… негодяй… подонок!» Робер отшвырнул в угол комнаты третью опустевшую бутылку и взялся за четвертую.
О, он бы стал ее рабом, он растоптал бы свою гордость, унижался бы, как жалкий пес, который, побитый хозяином, скуля и поджав хвост, ползет, чтобы лизнуть кончик сапога своего повелителя. В затуманенном винными парами мозгу герцога вставали сцены его полного подчинения Доминик. Он бы спал у ее дверей, как собака. Целовал бы края ее одежды, следы ее ног. Если бы она приказывала ему молчать, — он молчал бы месяцами, годами; приказала бы ему поехать за чем-нибудь на край света, — он бы безропотно отправился в дорогу, как верный паладин, и не вернулся бы, не выполнив ее волю. Теперь де Немюр понимал Бланш, которая тоже готова была унижаться, чтобы сделать его своим.
