Донна Гиллеспи - Несущая свет. Том 3
Над прилавком, где продавались травы, были натянуты бычьи шкуры, защищавшие от знойного солнца. Они образовывали нечто вроде кожаного шалаша, откуда тянуло запахом аниса, мяты и укропа, связками лежавшего на лотке. Когда Суния потянулась за пучком гвоздичного корня, из-за прилавка раздался скрипучий, шамкающий голос.
— А зачем тебе это нужно, мой ягненочек?
Суния застыла как вкопанная. Внезапно улица, полная людей, показалась ей пустой. Там были лишь мухи, солнце, да звук ее собственного дыхания.
— Для приправы к поросячьим ножкам, — вздрогнув, ответила Суния, и ее голос прозвучал слишком громко и резко.
В глубине палатки закопошилось что-то непонятное, но вскоре глаза Сунии, привыкнув к полутьме, различили там скрюченную старуху неприятной наружности. Уголки косого рта изгибались книзу, а сам рот с невероятно тонкими губами казался отверстием, прорезанным острым ножом или бритвой. Чуть выпученные, презрительные глаза казались способными видеть все, даже то, что творилось за спиной старухи. Ее кожа высохла как пергамент.
Суния не смогла скрыть свой испуг, и это только подзадорило злобную старуху.
— Ну и невежа. Ты хочешь приправить этим поросячьи ножки? — ведьма ткнула пучком тимьяна в лицо девушки.
— Мой хозяин приказал мне принести именно эту траву.
Суния почувствовала, как все ее тело пронзил страх. Она повернулась и огляделась кругом. На другой стороне улочки между винной лавкой с четырьмя обшарпанными колоннами, между которыми были натянуты цепи, увешанные глиняными сосудами, и заведением, где продавали бронзовые зеркала, висевшие подобно подвескам в ушах куртизанки, стоял мальчик ливийской наружности, одетый в тряпье. Сердце Сунии обдало ледяным холодом. Мальчик наблюдал за ней с наглым любопытством. «Проклятье! Ауриана была права — Эрато приставил своих шпионов и ко мне».
— Стало быть, твой хозяин — невежественный дурак и не смыслит в поварском деле. Скажи ему, что Феба с рынка трав дала ему другую приправу.
— Пожалуйста, мне очень нужно… — начала Суния.
Костлявая рука со скрюченными пальцами с поразительной силой и ловкостью вцепилась в запястье Сунии. Неужели это была людоедка в человеческом облике? У Сунии возникло ощущение, что одной ногой она увязла в топком болоте, и если туда же попадет вторая нога, не миновать гибели. Вредная карга приблизила к ней свое лицо.
— Не пускай мне пыль в глаза. У тебя нет никакого хозяина, а если и есть, то таких деликатесов, как поросячьи ножки, он отродясь не видел. Тебе нужны приправы для угрей, пойманных между мостами через Тибр.
Суния заметила, что мальчик покинул свой пост и направился в ее сторону. В этот момент ей удалось вырвать руку. Быстро прикинув в уме приблизительную цену товара, она бросила на прилавок пять медных ассов[22] и, схватив пучок гвоздичного корня, заковыляла прочь.
Ливийский мальчик подошел к старухе и, выбрав такую же траву, что купила Суния, помахал ею перед глазами торговки.
— Для чего нужна эта трава, почтенная знахарка?
— Только подумать, она хотела приправить этой травой поросячьи ножки. Фу, какая дрянь! Хозяин этой девчонки, должно быть, совсем свихнулся. Этой травой лечатся беременные женщины.
Парнишка ухмыльнулся. Ему не были известны причины, по которым он был нанят следить за хромой невольницей из Великой школы, но ясно было одно — что его хозяину, главному лекарю этой же школы, такие сведения наверняка пригодятся.
* * *В последний день перед началом Игр, которые должны были продолжаться две недели, Великая школа не знала отбоя от посетителей, потому что распространился слух, что ранним утром на тренировке будет открыто практиковаться сам Аристос. Многие его поклонники с трудом дождались времени, когда, наконец, вышел их кумир, благоухающий запахами борделя и облаченный в роскошную мантию. Его темно-русые волосы были аккуратно зачесаны назад.
Ауриана уже закончила свою тренировку, и ее вместе с Сунией повели назад в камеру. Конвой из шести стражников с трудом прокладывал дорогу в толпе. На Ауриане был плащ с капюшоном, скрывавший ее лицо, чтобы сторонники Аристоса не узнали ее и не устроили беспорядков, с которыми ее охрана вряд ли смогла бы справиться.
Аристос без промедления начал учебную схватку с Роданом, выступавшим на арене еще в первые годы правления Домициана и решившим опять попробовать счастья, бросив вызов господству Аристоса. Их завтрашним поединком должны были открываться августовские Игры.
Внезапно в рядах публики, находящейся ближе всего к арене раздались крики: «Убийца! Убийца невинных!» Вслед за этим на Аристоса обрушился град гнилых фруктов. Однако его приверженцы отреагировали незамедлительно. Под предводительством Угря и Акробата они взяли смутьянов в тесное кольцо и, повалив на землю, стали пинать их ногами. Послышались душераздирающие вопли избиваемых и хруст костей. Волнения перекинулись на всю толпу и вскоре школьные стражники с обнаженными мечами ринулись восстанавливать порядок.
Аристос слышал все оскорбительные выпады в свой адрес, но решил игнорировать их, продолжая бой в прежнем темпе.
— Весь этот шум из-за девчонки, — пояснила Ауриана Сунии.
Слух о скандальном происшествии уже облетел весь Рим. Аристос изнасиловал и убил восьмилетнюю девочку, похитив ее у пожилой невольницы, гулявшей с ней на улице. Этот случай произошел во время очередного запоя Аристоса. Поскольку девочка была одета очень скромно и сопровождала ее лишь одна рабыня, он посчитал ее родителей за представителей низших классов и полагал, что пропажа малышки не вызовет никакого шума. Тем более, что в то время дети исчезали в Риме десятками ежедневно, становясь как правило жертвами извращенцев и растлителей. Аристос никак не предполагал, что ему придется пережить из-за этого неприятности. Однако, к его несчастью, девочка оказалась подопечной самого Музония Геты, Главного казначея, и тот сразу же потребовал, чтобы Аристоса судили и подвергли самому позорному и суровому наказанию, какое только позволял закон. Аристос наотрез отказывался признать себя причастным к убийству. Он пустил в ход все свои связи в преступном мире, чтобы устранить одного из свидетелей, которого отравили и бросили в главный канал, заполненный нечистотами. Музоний Гета не предпринимал никаких действий против насильника, выжидая реакции Домициана, без одобрения которого он не решался начать преследование в суде любимца Императора. Домициан же в то время хранил молчание, и Гета понял, что лучше не настаивать на своем. Домициан явно не хотел жертвовать Аристосом даже ради защиты семейной чести своего Главного казначея. Сторонники и клиенты Музония Геты пришли в ярость, и часть их проникла даже сюда, в стены Великой школы, чтобы выразить свое возмущение.
