Бертрис Смолл - Околдованная
— Вот тут ты ошибаешься, дорогая, — ухмыльнулся король. — По моему мнению, он много отдал бы за то, чтобы оказаться на моем месте, но я опередил его и выхватил тебя у него из-под носа. Ты сожалеешь, Отем?
— Вы способны предложить больше, — дерзко ответила Отем, смеясь и глядя в его смуглое лицо.
— Пожалуй, я не посмею больше допытываться, — отмахнулся король. — Кстати, кто это приехал с тобой и Джонни?
— Мой старший брат, Генри Линдли, маркиз Уэстли, ваше величество. Он прибыл в Лондон, услышав некие злобные сплетни, с целью убедиться, что со мной все хорошо. Мило с его стороны, не правда ли?
— Еще бы, — согласился король. — У меня в Париже тоже есть младшая сестра, которую я очень люблю. И даю слово ради нее обращаться с леди Отем как можно бережнее, — Она уже заверила меня в этом, сир, — поспешно выпалил Генри.
— Неужели? — усмехнулся король, насмешливо подняв брови. — Кажется, ты немного смягчилась, дорогая?
— Что вы, ваше величество, ни в коем случае! — ахнула она. — Я слишком умудрена жизнью, чтобы снова влюбиться!
— Что ж, мадам, в таком случае предлагаю прогуляться, — объявил он, предлагая ей руку.
— Он держит обещания, — шепнул Генри Джордж Вилльерс. — Я точно знаю. Мы росли вместе.
Назавтра Генри уехал в Кэдби и по приезде с облегчением узнал, что матери неизвестно о его визите в столицу. Прежде всего он подробно поведал жене о том, как нашел сестру, об их беседе и встрече с королем.
— Как одет король? — с любопытством спросила Розамунд.
— Дорогие ткани, ленты, кружева. На туфлях красные розетки, а в руках серебряная трость с набалдашником из слоновой кости. Я рядом с ним казался жалким провинциалом.
— Значит, Чарли везет детей домой! — обрадовалась Розамунд. — До чего же Отем умна! Сразу придумала, как отвлечь твою матушку. Внуки нуждаются в ее заботе, тем более что росли в Гленкирке! Никто не заботился об их воспитании! А бедняжка Сабрина! Как только они приедут, мы должны немедленно отправиться в Королевский Молверн навестить их! Как по-твоему, Генри, они нас помнят?
— Бри и Фредди — наверняка, но не малыш Уилли, — протянул Генри, странным образом радуясь тому, что избавился от тревог за Отем.
Пожалуй, не стоит больше об этом думать. Сестра не страдает, да и Чарли скоро вернется. Кроме того, и герцог Бекингем, и Джон Саутвуд клялись ее беречь.
Чарли с детьми появился в Королевском Молверне за неделю до Рождества. Жасмин была на седьмом небе. Девятнадцатилетняя леди Сабрина Стюарт оказалась несравненной красавицей, но, к сожалению, напрочь забыла английский и изъяснялась на сочном шотландском диалекте. Кроме того, она была вспыльчива и ругалась хуже старого морского волка. Мадлен и Марго боялись ее как огня, и стоило девушке взглянуть в их сторону, как обе девочки принимались плакать. Сабрина звала их плаксами и немилосердно издевалась.
К удивлению Жасмин, ее братья были куда более воспитанными и имели зачатки хороших манер.
— Да, Чарли, нелегкую работу ты мне задал, — пожаловалась мать. — С твоими сыновьями я справлюсь, но вот дочь…
— Мне придется вернуться ко двору, — извиняющимся тоном пробормотал Чарли.
— Разумеется, — согласилась она. — Хотя ты уверял, что молодой граф Линмут приглядывает за Отем, мне будет легче от сознания того, что ты рядом. Я редко получаю известия от нее, и ни в одном нет упоминания о женихе, хотя, должна сказать, скорбь ее немного поутихла.
— Я проведу с вами Рождество, но обязан провести Двенадцатую ночь во дворце, — ответил Чарли, стараясь избегать всякого упоминания о сестре, — Мне жаль Гринвуд, — вздохнула Жасмин. — Я предпочла бы, чтобы у Отем был свой дом.
— Нет, мама, лучше, если она будет жить под одной крышей с родственниками, — поспешно возразил он, — а как вы помните, у меня апартаменты в Уайтхолле.
— Может, ты и прав, Чарли. Нужно заботиться о репутации Отем, не так ли?
— Совершенно верно, мама, — кивнул он. — Совершенно верно.
Чарлз Фредерик Стюарт вернулся в Уайтхолл четвертого января и, к собственному ужасу, узнал, что король назначил Отем «королевой беспорядков»14 на все рождественские праздники.
Очевидно, она весьма преуспела в своих обязанностях, поскольку в Уайтхолле царило буйное веселье. Любимой мишенью ее шуток был лорд Гарвуд. Полное отсутствие чувства юмора, к сожалению, присущее герцогу, крайне забавляло придворных. Хуже всего бедняге пришлось, когда Отем в качестве наказания велела ему весь день ходить задом наперед, а это означало, что при каждом поклоне ягодицы гордого джентльмена выпячивались прямо в лицо тому, кого он приветствовал. Это вызывало бурный смех. В конце концов Габриел Бейнбридж потерял терпение и, вылетев из зала, два дня не появлялся при дворе.
Отем радостно бросилась брату на шею и расцеловала в щеки.
— Вернулся! Как дети и мама?
— Вероятно, я чересчур затянул с возвращением Сабрины, — сообщил он, — а мама удивляется, что ты редко пишешь.
— Я очень занята, — жизнерадостно объявила она.
— Все еще ублажаешь короля?
— Разумеется! — надменно ответствовала Отем.
— Леди Барбара родила?
— Нет, до февраля еще есть время. Кстати, коронация назначена на двадцать третье апреля. Думаю, к этому времени леди Палмер вернется, даже если это убьет ее, и тогда мне придется отступить.
— Ты уже просила у него титул? — поинтересовался Чарли.
— Пока нет. Случая не представилось, но думаю, уже пора, иди я пропала.
Впервые с начала ее смелой кампании в голосе Отем прозвучала тревога. о Н Этой ночью она, к восторгу короля, предпочла его постель своей. Молодая служанка помогла ей раздеться и почтительно удалилась. Король в темном халате с вожделением наблюдал, как Отем дефилирует по комнате в одних белых чулочках с рисунком в виде зеленого плюща. На подвязках из кремового шелка красовались большие розетки с сердцевинками из изумрудов. На белых шелковых туфлях сверкали зеленые эмалевые пряжки, каблуки переливались изумрудами и жемчугом.
— Мне никогда не надоест смотреть на тебя в таком наряде, — вздохнул король — Подойди ко мне, дорогая.
И едва она послушалась, как жадные руки сжали ее восхитительно округлые ягодицы, привлекли ближе и король зарылся лицом в темную поросль пухлого венерина холмика, вдыхая сладостный аромат. Невинное благоухание жимолости в сочетании с неукротимой чувственностью возбуждало его, как ни одно любовное зелье. Его язык проник через преграду сомкнутых лепестков и стал лизать нежную плоть.
— Изумительно, — глухо пробормотал он, отыскав наконец ее сокровище и убыстряя движения.
— О, да ты дьявол! — вскричала Отем, стискивая его плечи, чтобы не упасть, и принимаясь самозабвенно извиваться.
