Синтия Хэррод-Иглз - Флёр
— В самом деле? А я и не знала.
— Да, дорогая моя. Во всем виновата эта дурацкая война с Турцией. Он думал, что его пошлют на Дунай, но, судя по всему, на Кавказе может начаться сражение, и он опасается, что его полк направят туда. Он еще не сообщил об этом брату — не хотел расстраивать его в день свадьбы. Вот видите, — упрямо продолжала мадам Полоцкая, — единственный знакомый с ней член их семьи уезжает. Милочка будет так рада, если вы согласитесь остаться вместе с ней и пожить во дворце до возвращения вашего отца.
Флер колебалась, не желая брать на себя никаких обязательств, связанных с сомнительными приличиями, — не говоря уже о том, как ей будет неприятно жить в одном доме с человеком, которого она любила, и с его молодой женой. Но позже к ней подошел сам граф, чтобы обсудить это дело.
— Насколько мне известно, Людмила просила вас пожить вместе с ней во дворце?
— Да, но я скорее всего откажу в ее просьбе. Для этого нужно подыскать довод, но тактичный.
— Почему?
— Что почему?
— Почему вы намерены ей отказать? Разве вам не приятна такая перспектива?
Она, бросив на него удивленный взгляд, не ответила.
— Цветочек мой, мне кажется — это самое лучшее решение. В браке меня больше всего терзает только одна мысль — разлука с вами. Но вот появляется возможность для нас обоих быть вместе, мы сможем каждый день встречаться, беседовать, обедать, выезжать в свет. Скорее всего, все это придумало какое-то благоволящее к нам божество!
Флер, пожав плечами, не находила ответа.
— Но ведь теперь вы женаты. Женаты на Милочке. Было бы неприлично…
— Неприлично? Отчего, смею вас спросить? Почему это сейчас может стать более неприлично, чем прежде? Теперь вы для Милочки станете компаньонкой — и все приличия, таким образом, будут соблюдены. Никто не подумает превратно о такой ситуации!
Она только молча смотрела на него, и в ее глазах граф заметил бессловесный протест.
Он вдруг посерьезнел.
— Вы думаете о… Да, теперь я вижу. Вы сейчас думаете о том, что обычно происходит между мужем и женой, считаете, что это изменит мои чувства к вам, а ваши ко мне. Вы, однако, заблуждаетесь, весьма заблуждаетесь. Все это такой пустяк, абсолютно не имеющий никакого значения! Всего лишь скучный, необходимый процесс, как ежедневное бритье! Неужели это лишит нас нашего невинного счастья?
Флер пристально смотрела на Карева, завороженная его горящими глазами, в них она чувствовала охватившую его страсть.
— А это гораздо важнее, гораздо надежнее. Вы знаете, почему я женился на Людмиле, и готов вам поклясться, что никогда не дам ей сознательного повода пожалеть о своем шаге. Она получит все, на что рассчитывает в браке, и она будет счастлива. Но она никогда не станет для меня тем, чем являетесь вы. Людмила никогда не будет моей настоящей женой. Истинный брак заключается в душе, а наши с вами души связаны воедино давным-давно. — Граф наклонился к ней, и Флер почувствовала у себя на щеке его дыхание с легким винным запахом. «Я люблю вас, — сказала она про себя. — И не знаю, как избавиться от этого чувства».
— Не покидайте меня, — ласково попросил он. — Вы мне нужны. Вы нужны Людмиле. Не оставляйте нас одних.
Его лицо было совсем близко от ее щек, и у нее вдруг закружилась голова от желания быть рядом с ним. Флер не могла противиться его желанию. Она знала, что ответит ему согласием.
Книга третья
Крымские крокусы
16
Ласковый ветерок в разгар крымской весны задувал через открытые на веранде окна, то заставляя трепетать муслиновые шторы, то оставляя их в покое. В полдень пронесся шторм — короткая, неистовая буря, из тех, которые обычно одолевают Черное море в апреле и октябре, — а теперь сумерки принесли с собой чистый сырой и мягкий воздух, похожий на только что доставленное из прачечной свежее белье.
Карев уже довольно долго оставался неподвижным, сидя не стуле за пределами желтоватого круга от света лампы, падающего на шахматную доску. Когда из плотной тени возникла его рука, стул под ним чуть заскрипел, а большой перстень с изумрудом блеснул зеленым огнем.
Здесь, в своем крымском имении, в Курном, расположенном в нескольких километрах к северо-востоку от Евпатории, он наконец сменил европейский костюм на шелковую рубаху с длинными рукавами, шаровары и мягкие сапоги, которые носили еще его далекие предки. Флер казалось, что они ему очень жмут. Он в этом наряде казался ей просто неотразимым красавцем, таким, как никогда. Она с восторгом любовалась им, это был мучительный восторг, которым ей приходилось расплачиваться за проведенную в своей узкой одинокой постели ночь.
Она наблюдала, как его рука, действуя с точностью машины, выбрала на доске коня. Его фигурка была изящно вырезана из индийской слоновой кости в виде лошадиной головы: небольшой лихой жеребец со стоящими торчком ушами и раздувающимися ноздрями — это вам не несчастная индийская костлявая лошадь, а настоящий мамлюкский жеребец какого-то степного военачальника, военачальника умного и гордого. Флер наблюдала за его действиями, словно во сне. Карев решительно перенес коня через несколько пешек и поставил там, на линии ее обороны, где он теперь стоял, бросая отчаянный вызов ее могущественной королеве.
— Шах, — тихо сказал он.
Флер его не заметила. Она вся подалась вперед, глубоко вздохнула, но, увидав в его глазах озорные огоньки, неодобрительно улыбнулась.
— Ты была где-то далеко, — сказал он. — О чем ты сейчас мечтала?
— О воинах в пустыне, гарцующих на арабских скакунах, — ответила она.
— Какое у тебя красочное, богатое воображение, — рассмеялся граф. — Ну, а что скажешь о моем воине? Отдает ли твоя королева распоряжение покончить с ним или же пожелает оставить его пленником в своем шатре?
Людмила, которая тихо наигрывала на фортепиано в дальнем конце комнаты, вдруг взяла фальшивую ноту, которая прозвучала громким диссонансом в этих мягких сгущающихся сумерках.
— Прошу прощения, — коротко бросила она.
Карев снова повернулся к Флер.
— Ну, мой цветочек?
— Тише, — сказала Флер. — Мне нужно сосредоточиться, чтобы у тебя выиграть. Зашелестев шелковым платьем, она подалась немного вперед, опершись локтями в длинных кружевных перчатках на край столика и склонив немного голову, чтобы изучить сложившуюся на доске ситуацию. Но ей никак не удавалось сконцентрировать свое внимание на игре, Флер все время чувствовала на себе взгляд Карева, она знала, хотя и смущалась от этого, что ее золотистые волосы и прекрасный цвет лица придавали ей сегодня особую прелесть.
