Донна Валентино - Рыцарь прерий
– Верблюжьих бегов?
– Чтобы развлечься во время крестового похода. Осада – дело очень скучное. Я рад тому, что мне больше не придется им заниматься.
Его объятия не разжимались. Еще ближе они могли стать только в одном положении, и Джульетта не сомневалась в том, что они его примут, когда за каждым их движением не будут наблюдать всякие там верблюды и солдаты. Но сейчас ей было достаточно дивного ощущения присутствия своего возлюбленного, его сильного сердцебиения, его уверенности в том, что обоим не хочется, чтобы друг друга разделяло хоть малейшее расстояние.
Джеффри поднял любимую и, сделав несколько шагов, оказался по другую сторону верблюда. Там он прислонился к горбу и соскользнул по нему вниз, так чтобы усесться, опираясь спиной на бок терпеливого животного. При этом он так и не разжал своих объятий. Теперь влюбленные были скрыты от посторонних глаз, что вышло очень кстати, если принять во внимание их непристойно тесный контакт. Джульетта ощутила, как тело рыцаря наливается страстью, но он все еще не пытался ее целовать или ласкать. Он только обнимал и обнимал ее, но Джульетта еще никогда не чувствовала себя такой удивительно любимой.
– Эгнус Ок промахнулся, опустив тебя так далеко. Мы уехали из каньона несколько дней тому назад.
– И оставили такой ясный след, что его не потерял бы и полуслепой индеец-навахо. Пока Хромой Селезень провожал меня к пропасти, он научил меня просто потрясающим вещам.
– На тебе нет доспехов.
– Я их подарил человеку, который сможет оценить их по достоинству – когда они снова будут в таком состоянии, что их можно будет надевать. Мне они больше не понадобятся.
– Разве рыцарь может остаться без доспехов? Если бы Джеффри не обнимал ее так крепко, она, возможно, не заметила бы, что он невольно содрогнулся. Но он мгновенно успокоился: Джульетта не могла сказать, случайно или усилием воли.
– Я больше не рыцарь. Я простой фермер.
Он говорил с такой нарочитой небрежностью, что было ясно: за этим скрывается глубочайшая боль. Джульетту мучили противоречивые чувства. Ей казалось, что именно этого она и хотела – услышать, что Джеффри отказывается от своих диких фантазий. Тогда почему же ей впору громко кричать, протестуя против того, что он называет себя простым фермером?
«Потому что он никакой не фермер», – прошептал ей внутренний голос.
Он ее рыцарь-защитник. Его гордая голова полна всего самого необычного: незнакомых ей языков, верблюжьих бегов и рыцарственных понятий о долге и чести. Его сильное тело исчерчено шрамами, о происхождении которых он не желает говорить, и сила его посвящена защите того, что он любит и что ему воистину дорого.
Джульетте отчаянно хотелось оставить его именно таким, каким он был, а для этого надо было разобраться, почему он вдруг отвергает свое прошлое.
– Джеффри, что произошло, пока тебя не было? Его вздох пощекотал ей макушку.
– Все – и ничего, потому что со мной не было тебя. Я был так полон тревоги и тоски о тебе, что пребывал словно в страшном сне. Я знаю, кто я и что я сделал, и все же… даже сейчас я изумляюсь и не могу поверить тому, что те вещи, которые когда-то казались мне самыми важными, стали представляться настолько мелкими, будто они имеют отношение не ко мне, а к кому-то другому.
– Расскажи мне все.
– Я скажу это один раз, а потом больше никогда не стану об этом говорить. Я исполнил все, что поклялся сделать. В награду мой сюзерен освободил меня от данной ему клятвы. Так что все позади, и нам больше нет нужды упоминать о моем прошлом.
У Джульетты защипало глаза от слез – она и сама не могла бы сказать, почему.
– Тебе придется объяснить все получше.
– Хорошо, хотя я, кажется, утратил вкус к хвастовству. Я опущу неприятные подробности, поскольку они не предназначаются для нежного слуха дамы. Достаточно будет сказать, что мое возвращение в тысяча двести восемьдесят третий год от Рождества Христова привело к окончанию многих приграничных конфликтов. А еще я спас короля Эдуарда от верной смерти, обеспечив таким образом будущее Англии.
Было ли это реальностью или бредовыми фантазиями? Джульетта цеплялась за его плечи, вспоминая, как молилась и как мечтала о его возвращении, зная, что без него ее мир отныне не сможет быть благополучным и счастливым. Если принять во внимание, насколько маловероятным представлялось возвращение Джеффри, то стоит ли считать, что его мечты и видения более немыслимы, чем ее собственные?
– Сам король пообещал, что мои подвиги будут занесены в хронику. Надо полагать, ты уже о них прочла, если открыла письмо, которое прислал тебе твой профессор Берне.
– А, письмо… Я его потеряла. Она проглотила болезненный ком.
Какое-то мгновение он молчал, а потом рассмеялся – чуть горько, как может смеяться человек, оказавшийся мишенью недоброй шутки.
Или как человек, который неожиданно обнаружил, что ему не надо продолжать запутанную ложь.
Но Джульетта приняла решение больше не допускать в свою душу подобных сомнений.
– Если ты меня любишь, Джульетта, то поможешь мне повернуться спиной к прошлому. Больше никаких историй о рыцарях, квестах и путешествиях во времени. Я намерен жить как Джеффри д'Арбанвиль, фермер. С Джульеттой, моей леди супругой.
– Ах, Джеффри! – Она прижалась лицом к его плечу, зная, что ее слезы моментально промочат его тонкий кожаный жилет. – У меня такое чувство, будто ты отказываешься от вещей, которые для тебя по-настоящему важны. Я не уверена, что это хорошо.
– Я скажу тебе, что для меня самое важное. Тебе следует знать, что я очень люблю детей и чрезмерно привязан к собакам и норовистым лошадям, и был бы счастлив наполнить наш дом десятками и десятками тех и других, и третьих.
Джеффри взял ее за подбородок и заглянул ей в лицо. Его глаза были полны страсти, понимания и безусловной честности и благородства, которые обещали ей любовь и счастье – начиная с этой минуты.
– Я буду любить и лелеять тебя, миледи, покуда мы оба дышим – и покуда на небе будет место для наших душ.
– А я – тебя. – Джульетта прижалась к нему еще теснее, так тесно, что между ними не осталось места для сомнений или недоверия. – Но, Джеффри, десятки собак и лошадей?!
– И детей. А это значит, что нам надо избавиться от этого солдатского надзора и начать немедленно, поскольку женское тело ужасно медленно выполняет свою роль в произведении на свет потомства.
– В то время как мужское делает это прискорбно быстро?
– Порой, Джульетта. – Он весело ей улыбнулся. – Хотя одно можно сказать в пользу мужчины, которому для осуществления своих самых заветных мечтаний понадобилось ждать почти шестьсот лет. При этом он кое-что узнал насчет того, как надо не торопиться и растягивать удовольствие.
