Лаура Кинсейл - Звезда и тень

Предательство. Он думая о том, что Дожен прочтет эту мысль, отголосок мысли. Он знал, что Дожен не доверяет ему.

Семнадцать лет.

Японцы говорят: «Окаге сама де» — «Я стал таким, каков есть, потому что ты сделал меня таким».

Я обязан тебе, Дожен.

Он закрыл глаза, чувствуя нетелесную боль.

Леда никогда бы не добилась таких успехов, если бы не помощь мистера Дожена и Манало. Гавайец носил стулья, цветы в горшках, возил ее в коляске на ленчи и чай, куда ее приглашали чуть ли не ежедневно. Через неделю она предложила Манало не гнать коляску так быстро.

Мистер Дожен оказался чрезвычайно полезен. Леда раньше никогда бы не подумала, что мебель таких простых конструкций может быть столь привлекательна. Ей теперь казалось, что легкие, плетеные лаухало намного изящнее тяжелых дсовров. А чего стоил только один секретер с маленькими дверцами, изящными ящичками, издающими музыкальные звуки, стоило их выдвинуть, — новшество, которым мистер Дожен, казалось, очень гордится.

— Шкаф для молодая жена, — сказал он. — Все японские жены приносить муж домой такое. Вам нравится, миссис Самуа-сан?

— Да, прекрасно. И кровать великолепна. Он наклонился и нежно коснулся рукой спинки, на которой была вырезана изящная фантастическая птица с раскрытыми крыльями.

— Доброго счастья! Японцы говорят: «Тцуру ва зеннен» — «Жить тысяча лет, как журавль».

— Это такой знак? Символ?

— Да, доброе пожелание. Жить долго. Журавль жить тысяча лет. Свадьба, рождение, праздник — делают много журавли из бумаги. Все летают. Счастье тысяча лет.

Леда посмотрела на него с улыбкой:

— Какая хорошая традиция! — она коснулась теплого дерева. — «Жаль, что я не знала» об этом до Рождества. Единственное, что я нашла в одной книге, что сушеная рыба — хороший подарок.

— Сухая рыба. Хей! Журавль. Голубка. Пирог из риса. Бамбук хорошо. Бамбук — не ломается преданная дружба.

— А он понимает все это? И знает о журавлях, голубях, бамбуке?

— Самуа-сан? Понимать.

— Вы думаете, ему понравится, если я повешу где-нибудь несколько бумажных корабликов?

— Да, хорошо. Может быть, дома бывать больше? Уже не первый раз Дожен пытался испытать ее.

— Он очень занят, его дело требует много времени.

— Да, — Дожен поклонился, как будто в знак того, что она в точности ответила на его вопросы.

— Но это было бы хорошо, — она прислонилась к прохладному дверному косяку, — я хочу, чтобы он был здесь счастлив.

— Я знать леди, которая делает журавли. Вы покупать?

— Да, я куплю несколько. Тысячу?

— Тысячу. Пусть висеть. Красиво. Несколько голубки, может быть. Я писать записка.

Он достал блокнот и карандаш из невидимого кармана и что-то написал на своем языке. Вырвал листок, сложил его, протянул ей.

— И, может быть, еще бамбук? Дожен кивнул.

— Манало везти миссис Самуа-сан в город, потом к Обазан покупать журавли. Корзина бамбука. И еда.

— Спасибо.

Дожен спрятал блокнот, позвонил в колокольчик. Тихо сказал Леде, пока она прятала записку в карман:

— Сказать секрет, Самуа-сан? Я рад. Вы — хороший жена, — он поклонился. — Журавль на кровать — подарок. Вам. Я дарить.

— О, — растроганно сказала Леда, — спасибо! — Она почувствовала, что смущена. — Я действительно хочу быть хорошей женой. Но я не всегда знаю, как.

— Есть кровать. Танду. Теперь нужно ханауоме-таку.

— Что это такое?

Дожен нарисовал в воздухе круг.

— Малый-малый стол. Самуа-сан делать его давно. О, давно. Был мальчик. Дарить леди Эшланд. Невеста должна ехать дом, где мать, взять ханауоме-таку и принести дом, ще муж. После свадьба.

Леда с любопытством посмотрела на него:

— Мистер Джерард сделал одну из этих вещей?

— Стол для невеста. Я помогать. Может быть, пятнадцать лет. Миссис Самуа-сан поехать в дом леди Эшланд, здесь, Гавайи, видеть стол, — он прикрыл глаза. — Да? Вы поехать? Привезти стол для невеста? Токда все о'кей! Хороший свадьба. Хороший жизнь. Самуа-сан приходить дом — хорошо. Она улыбнулась.

— Я уверена, что это хорошая мысль, но…

— Хорошо! Я рисовать.

Он вынул блокнот и сделал набросок. Вначале ей показалось, что это какой-то иероглиф. Она смотрела, как появляется нечто похожее на декоративную решетку для растений, три ножки, квадратная верхушка, низкая круглая полка.

— Вы ехать в дом Эшланд. Везти стол.

— Я не думаю, что это удобно.

— Пятнадцать лет, в спальне леди Эшланд. Вы видеть стол. Везти сюда.

— Мистер Дожен, боюсь, что я не могу ничего взять из их дома!

— Нет, нет! Это принадлежать вам! — он взмахнул руками. — Для невеста. Леди Эшланд понимать. Она знать.

— Но я…

— Самуа-сан любить ханауоме-таку. Он видеть — вы уважать.

Леда закусила губу. Дожен поклонился.

— Он видать. Он знать. Без слова.

Довольно долгое предисловие по поводу «малый-малый стол».

Как-то за ужином Леда высказала, как могла, мысль Дожена. Сэмьюэл отнесся без особого энтузиазма:

— Возможно, ты и сможешь забрать его у Эшландов. Но я буду чувствовать себя, как разрушитель домашнего очага.

Мистер Дожен помахал перед лицом Сэмьюэла рукой, словно выражая несогласие.

— Молодая жена. Она привезти. Без этого — нет счастья. Не тяжело, да? Леда вздохнула.

— Я подумаю.

И она решилась. Этой ночью она лежала на новой кровати, слушая шорох красной бумаги — множество красных журавликов на длинных нитях трепетали в воздухе, спускаясь с бамбуковых перекладин, укрепленных на потолке. Это была первая ев ночь в доме Вздымающегося Моря. Она была одна.

Нет, не совсем: несколько садовников жили тоже в доме и в пристройках, сквозь открытые ставни она слышала их тихий говор где-то внизу. И в комнате дворецкого спал Дожен.

Но Сэмьюэла не было.

В отель он, по крайней мере, приходил хотя бы ночью. Правда, она не видела, чтобы он спал. А сама она просыпалась, когда его уже не было в комнате. Прошлую ночь он вообще не пришел, передав через Манало, чтобы она перебиралась в дом.

Утром она решила отправиться в имение Эшландов и привезти «стол для невесты». Леда надеялась, что ее не сочтут за воровку.

Утром Манало подал коляску, на его лице застыло угрюмое выражение. Жена Манало уехала с мужчиной из Вахаива.

Леда постаралась скрыть свой шок, когда слушала бесхитростные детали этой истории. Она должна была заехать на завтрак к генералу Миллеру и его супруге, и всю дорогу Манало расписывал ей печальные обстоятельства и спрашивал совета. Она совершенно честно оказалась неспособной что-либо посоветовать, за исключением пожелания не расстраиваться.

Манало даже не гнал лошадей, как обычно, и они прибыли на завтрак с опозданием в четверть часа.