Лаура Кинсейл - Звезда и тень
— Ты думаешь, слишком дорого?
— Трать деньги на все, что тебе понравится.
Она попробовала мороженое.
Сэмыоэл не знал, зачем он сидит здесь. У него куча дел. Но он сидит, смотрит на ее руки, ее волосы, ее бледно-розовую юбку.
— Я подумала, что восточный узор будет привлекателен. Тебе бы понравилось?
— Как ты хочешь, мне все равно.
Он понимал, что его ответ невежлив. Но какой это риск — она здесь. Он не мог просчитать, осознать всей опасности. Он не хотел, чтобы она была в доме. Его душа требовала, чтобы он запер ее в комнате и приставил десять сторожей у двери.
Он не хотел допустить, чтобы она оставалась здесь, но сидел и слушал ее мягкий голос: какие занавески предпочесть, легко ли найти хорошего повара за умеренную плату…
Он чувствовал, что его тянут куда-то. И это трогательное внимание к его вкусу, деликатность, непосредственность. Она остается. Она строит планы на будущее. Говорит о его доме, как жена.
Мороженое растаяло на ее тарелочке.
За окном уже темнел закат. Мягкий воздух просачивался в столовую. Но она все еще водила ложечкой по тарелке, и ее речь все лилась и лилась.
— Возможно, у тебя нет дел вечером, — она взглянула на него из-под ресниц, — ты захочешь выпить кофе в нашем номере?
Как плохо, что она в опасности! Если он останется с ней, то будет знать, что все в порядке. Он кивнул и быстро встал, потом отодвинул ее стул.
Номер был самым большим в отеле. Высокий потолок, в гостиной можно принимать гостей. Огромные букеты цветов в китайских вазах стояли на каждом столике.
Каким-то таинственным путем появился кофе на серебряном подносе — мальчик вошел, а потом исчез, как тень.
Сэмьюэл начал ходить вдоль огромного окна, выходящего на балкон.
Леда взяла чашку с кофе. Ее освещал только фонарь с красным бумажным абажуром, а также пробивался свет сквозь незадернутые наполовину венецианские гардины.
— Зачем ты вернулась? — спросил он. Она .размешала сахар.
— Потому что это неправильно. Я не должна уезжать.
— Я сказал тебе, что ты свободна. Ее губы упрямо изогнулись.
— И это неправильно.
— Ты должна была уехать, — гардины зашуршали, когда он задел их рукой, — черт возьми, я не могу… не могу обещать… Уезжай отсюда! Ты не обязана быть со мной!
— Брак — это определенные обязательства, скрепленные торжественной клятвой. Не знаю, как я смогу поддерживать тебя в горе и радости, если буду на непреодолимом расстоянии.
— Это все комедия! И ты бы дала клятву, если бы знала, как все будет? Она встала.
— Это не комедия. Я не позволю тебе говорить так!
— Ты слишком великодушна! Прямо святая!
— Ты хочешь посмеяться? Ты забыл даже выразить чистосердечное сожаление, что я не та, на которой ты хотел жениться!
— Я не жалею об этом, — пробормотал он.
— Нет? Я полагаю, что ты просто решил использовать меня как замену. Как видишь, я тоже дошла до насмешки. Ты меня к этому вынудил. Надеюсь, ты удовлетворен!
— Я не жалею, — повторил он. — Я не жалею. Я люблю тебя!
Сэмьюэл почувствовал, как участилось его дыхание. Он словно завис над пропастью — бездонной пропастью, без всякой опоры.
— Но это ничего не меняет. Я не хочу, чтобы ты была здесь, на островах. Я не хочу, чтобы ты была в моем доме. Это ясно?
Он видел ее отражение в зеркале. Неподвижность. На лице ничего не прочесть. Пальмы за окнами издавали легкий шорох. Сквозняк раздвинул гардины, пробрался в комнату.
Она тихо заговорила.
— Дорогой сэр, я никогда не считала вас человеком неразумным. Но то, что вы говорите, мне непонятно.
— Забудь! Просто забудь!
Он прошел в спальню, проверил засов.
Коща она вошла, Сэмьюэл стоял в сумеречном свете фонаря, глядел на кровать с сеткой от москитов. Леда тихо сказала:
— Я не смогу. Не смогу забыть.
— Забудь! Оставайся или уезжай! Поступай, как хочешь!
— Я никогда не хотела уезжать. Я слишком люблю тебя, ты знаешь.
Он быстро взглянул на нее:
— Боже, где безупречность манер? Когда джентльмен признается в любви, — он сделал вид, что цитирует по памяти из какой-то книги, — то леди должна ответить уклончиво, чтобы он не выглядел полным идиотом.
Она смотрела на него, затем потупила взгляд.
— Ты думаешь, то, что я сказала, неправда?
— Зная все обо мне, ты не можешь это чувствовать. Леда продолжала смотреть в пол.
— Все, что я знаю о тебе, — замечательно. Он рассмеялся, громко, грубо.
— Вот как!
— Все, — повторила она.
— Ты знаешь, да? Она сказала тебе? Она подняла глаза, в них светилась нежность. Он почувствовал, как у него засосало под ложечкой. Сэмьюэл не двинулся с места.
— Я люблю тебя.
— Это невозможно.
— Возможно.
Воздух с трудом находил путь в его легкие.
— Ты не должна это говорить. Я же сказал тебе, не должна…
Она упрямо подняла подбородок.
— Тем не менее я говорю. Он хотел уйти.
— Ты лжешь, ты не можешь.
— Я не хочу спорить с тобой. Накануне нашего первого вечера после свадьбы леди Тэсс упомянула несколько вещей, которые казались ей важными, имеющими отношение к нашему… к нашему браку. Она сказала, что тебе это не понравится, я вижу, что это так. Я очень сожалею, если ты видишь во мне недостатки, но я считаю, что ничего из того, что она сказала, ничто из того, что я узнала, общаясь с тобой, не заставит меня чувствовать к тебе иные чувства, кроме уважения и заботы, — ее голос начал дрожать.
Внутри него что-то дрогнуло. Он протянул руку. Прижал Леду к себе.
— Даже это?
Он крепко поцеловал ее, сжимая изо всех сил, хотя знал, что ей больно.
Цветок на ее корсете смялся, источая пряный аромат. Его руки скользили по ее телу. Пальцы находили соблазнительные изгибы, кружили по ним, подминая бело-красную юбку.
Сэмьюэл был возбужден… Намеренная грубость, мгновенная страсть… Вторжение.
Он отпустил ее внезапно, как и схватил.
В полосах розового цвета она выглядела взъерошенной, но привлекательной, глаза широко открыты.
— Да, даже это, — она отвернулась, расправила юбку. — . Потому что я наполовину француженка. Француженка, понимаете ли. И я знаю, что ты будешь сожалеть, если намеренно причинишь мне боль.
Да, он сожалел. Он хотел гладить ее волосы, ласкать. Но сейчас не осмеливался даже коснуться ее. Она не захотела бы эгего. Сэмьюэл даже не пытался понять, какое ко всему этому имеет отношение то, что она наполовину француженка.
Это — Леда, которая болтает невинный вздор, упрямая, нежная, решительная, неразумная; знать все то, что сидит в нем, знать, кем он был, и называть его замечательным… И говорить, что любит….
«А если я испугаюсь?» — спросил Сэмьюэл однажды у Дожена, давно, очень давно. И японец сказал: «Испугаешься? Страх рождается от противостояния, от борьбы. Всегда иди по течению, не противодействуй».
