Бертрис Смолл - Рабыня страсти
…Ах, зря она увязалась за Хасдаем! Она искренне полагала, что станет скучать, но лишь в пути она поняла, что вовсе не скука, а отсутствие счастья гонит ее прочь из дома.
Но ведь в Алькасабе Малике ее ничего не ждет, кроме невыносимо болезненных воспоминаний… А страсть без любви, как она давно обнаружила, — это очень горько… Но это она тщательно скрывала от Хасдая. Они не любили друг друга, хоть и стали добрыми друзьями, хоть и было им сладко в объятиях друг друга… Ему было бы больно, узнай он о глубине ее разочарования…
Наконец, однажды утром вдали показались два маяка, обозначающие вход в гавань Алькасабы Малики. Небо было безоблачным, а крики чаек, вьющихся над кораблем, были и торжествующими, и скорбными одновременно… Хасдай говорил, что город пришел в упадок после гибели правителя и его семьи, но Зейнаб показалось, что тут ровным счетом ничего не изменилось. Когда судно пришвартовали к причалу, капитан явился в каюту Хасдая, дабы лично объявить, что носилки уже поданы и он может отправляться во дворец князя.
— Подан также и оседланный конь на случай, если ваша светлость предпочтет ехать верхом, — вежливо добавил капитан.
— Но, возможно, женщинам небезопасно путешествовать по улицам в такой час? — спросил Хасдай.
— Я переговорил со слугою князя, прибывшим вместе с носилками, — отвечал капитан. — В городе спокойно, мой господин. Нет здесь ни повстанцев, ни возмутителей спокойствия. Просто жители все еще не оправились после гибели правителя и его домашних…
Хасдай понимающе кивнул:
— Тогда поеду верхом. А госпожа и ее прислужница сядут в крытые носилки.
Зейнаб и Ома, облаченные, как добропорядочные мавританки, в черные яшмаки, были препровождены самим Нази к носилкам. Когда они уселись, сакалибы вереницей сошли с палубы корабля. Они были в полном боевом обмундировании и выглядели устрашающе. Немедленно по городу распространилась весть: прибыл представитель калифа, сам Хасдай-ибн-Шапрут! Он поможет князю, и в городе вновь воцарятся мир и покой… Он приехал с личной гвардией… И разбойники, умертвившие правителя и всю его семью, вскоре будут схвачены и казнены!
Во главе процессии величественно ехал Хасдай-ибн-Шапрут. Жители Алькасабы Малики выходили на улицу, дабы приветствовать прибывших.
Когда они достигли ворот резиденции и въехали во внутренний дворик, Зейнаб склонилась к уху Омы и прошептала:
— А я-то думала, что князь живет во дворце… Смотри, этот домик ничем не отличается от того, что подарил мне калиф!
Тотчас же навстречу гостям вышли слуги в длинных белых одеждах, почтительно приветствовали врача и его свиту и проводили их во двор.
Высокий человек с угольно-черной бородой выступил вперед и почтительно склонился перед Хасдаем-ибн-Шапрутом:
— Добро пожаловать, ваша светлость! Я Аллаэддин-бен-Омар, визирь князя. Мы благодарны вам за то, что вы прибыли!
Ома беззвучно вздохнула и сжала руку Зейнаб.
— Мы не предполагали, что вы путешествуете с женою, господин, — продолжал визирь. — Но, думаю, ей вполне будет удобно в гареме. На данный момент он пустует.
— Эта женщина — моя наложница, — ответствовал Хасдай. — К величайшему сожалению моего отца, я не женат. — Он улыбнулся.
— О, в таком случае у наших отцов общая печаль! — последовал ответ. — Мустафа, проводите женщин на их половину, — приказал Аллаэддин ожидающему евнуху. Затем вновь обратился к Хасдаю-ибн-Шапруту:
— Князь Карим теперь бодрствует. Может быть, ты хочешь его видеть, господин? Теперь уже Зейнаб ахнула, но, тут же придя в себя, воскликнула:
— Ты говоришь о Кариме-ибн-Хахибе, Аллаэддин-бен-Омар? — Вопрос изумил всех, включая самое Зейнаб — ведь она уже знала ответ! О Аллах! Зачем она приехала? Она ведь не вынесет встречи с Каримом, не сможет жить в одном доме с ним! Она всеми силами пыталась сохранить достоинство, приличествующее Рабыне Страсти, принадлежащей Нази, но сердце ее чуть ли не выпрыгивало из груди. Она побелела.
— Госпожа, кто ты? — спросил визирь, совершенно пренебрегая этикетом.
Ома же смело открыла свое лицо и отвечала:
— А ты как думаешь, великовозрастный придурок? Это моя госпожа Зейпаб!
Аллаэддин-бен-Омар глядел поочередно то на нее, то на закутанную с головы до ног Зейнаб.
— Это и вправду ты, госпожа? — выговорил он наконец.
Зейнаб кивнула. Голова у нее шла кругом…Нет, она не может потерять сознание! Не должна! Если это случится, Хасдай тотчас же заподозрит неладное. Она не имеет права падать в обморок!
— Как это калиф догадался, что прислать надобно именно тебя? — возбужденно говорил Аллаэддин. — Может быть, никто кроме тебя не властен вернуть его к жизни! Благословен Аллах, мудрый и всезнающий!
— Что-то я ровным счетом ничего не понимаю… — резко бросил Хасдай-ибн-Шапрут. — Ты что-то знаешь об этом деле, Зейнаб?
— Не следует нам с тобою обсуждать это здесь, публично, — отвечала она. — Господин визирь, где мы могли бы переговорить с глазу на глаз?
Голос ее был бесстрастен и холоден. Каким-то чудом ей удалось-таки вновь овладеть собою.
Аллаэддин быстро провел их в ярко освещенную комнату с видом на внутренний двор. У Зейнаб голова шла кругом. Карим — князь Малики! Как могло такое случиться? Она жаждала ответа на свой вопрос столь же страстно, как и Хасдай-ибн-Шапрут ответа на свой.
— Как случилось так, что ты знаешь князя, Зейнаб, — если ты и вправду его знаешь? — Хасдай искренне недоумевал.
— Я и не предполагала, что тот, кого я прежде знала, — князь… — начала она. — Карим-аль-Малика, которого я знала прежде как Карима-ибн-Хахиба-аль-Малику, — это тот самый Учитель Страсти, что вышколил меня когда-то… Но как случилось так, что он стал князем?
— Возможно, — вмешался Аллаэддин, — я сумею разъяснить вам положение дел — разумеется, с вашего обоюдного разрешения. — Когда Хасдай кивнул, визирь начал свой рассказ:
— Карим-аль-Малика — младший сын покойного князя Хабиба-ибн-Малика. Карим был мореплавателем и торговцем, а также и Учителем Страсти. В его руки и отдал торговец Донал Рай Зейнаб для обучения. Она и не предполагала, что он княжеский сын…
— Да как я могла это предположить? — вмешалась Зейнаб. — Оглядись, Хасдай. Ну сам посуди, похоже это на княжеский дворец? Дом этот не больше моего! Я ни разу не встречалась ни с отцом Карима, покойным князем, ни с его братьями. Правда, я знакома была с его матерью, госпожою Алимой, и с сестрой его Инигой — она даже стала моей подругой. Но ни единой секунды я не подозревала, что они столь высокородны! А сюда я попала лишь однажды, когда удостоилась чести принять участие в торжествах по поводу свадьбы Иниги. Ни единого раза ни она, ни господин Карим не обмолвились, что их отец — князь этой земли, господин мой Хасдай! Никогда!
