Патриция Гэфни - Идеальная любовница
— Я не могу здесь больше оставаться, — продолжала между тем Рэйчел. — До сих пор я обманывала себя: мне казалось, что ты испытываешь ко мне какие-то чувства. Но теперь все стало на свои места.
— О чем ты, черт побери, говоришь? Ты же не можешь всерьез думать, будто я к тебе равнодушен?
Как раз в эту минуту Прист просунул голову в дверь.
— Карета ждет вас, милорд, — объявил он бесстрастно и исчез.
Себастьян подошел к Рэйчел.
— Мне надо ехать, — сказал он, взяв ее напряженную руку.
— Как это кстати!
— Рэйчел, мне надо успеть на поезд! — с упреком воскликнул Себастьян.
Он наконец-то нашел, к чему придраться, и решил использовать свое преимущество до отказа.
— Мой отец умер, я должен быть рядом с семьей.
— Ну да, конечно! С семьей, которая тебе так дорога! Ведь твой отец так много для тебя значил! Поезжай, Себастьян, никто тебя не задерживает!
Он скрипнул зубами.
— У меня нет времени вдаваться в объяснения. Ты не можешь отсюда уехать и прекрасно это знаешь.
— Почему нет? Я могла бы стать еще чьей-то экономкой. Настоящей экономкой. Я хочу, чтобы меня уважали. Вот за это я тебе действительно благодарна.
— Послушай, ради Бога! Я не хотел тебя обидеть. Мне очень жаль. Хотел бы я взять свои слова обратно.
— А вот я этого вовсе не хочу. Ты открыл мне глаза. За это я тебе даже благодарна.
Но слезы, навернувшиеся на глаза, опровергли ее показную храбрость. Сердце у Себастьяна разрывалось между сочувствием к ней и облегчением от того, что она говорила не всерьез.
— Я прошу у тебя прощения. Мы все исправим, — пообещал он, стараясь привлечь ее к себе. — Когда я вернусь, мы обо всем поговорим. Кое в чем я был не прав и не стану это отрицать. Но мы все уладим. Дай мне хотя бы шанс! Ты застала меня врасплох, дай мне время подумать над тем, что ты сказала. Разве я прошу слишком многого.
Она отвернулась.
— Ты не можешь меня оставить. Скажи, что ты не уйдешь, Рэйчел. Обещай мне.
Рэйчел испустила глубокий судорожный вздох.
— Я не знаю, — ответила она с горечью. — Я еще не решила, как мне поступить.
Себастьян облегченно закрыл глаза, прижавшись лбом к ее виску. Нет, она его ни за что не оставит.
— Мне будет тяжело без тебя, — сказал он, удерживая ее хрупкие плечи и чувствуя, что она вот-вот готова вырваться. — Я вернусь, как только смогу. Дорогая, ты не поцелуешь меня на прощание?
— Нет.
Они оба вздохнули в один и тот же миг.
— Ну тогда позволь мне тебя поцеловать.
Рэйчел вновь отвернулась, но он прижался губами к ее щеке. В ней чувствовалась какая-то двойственность: она не сопротивлялась, но и не желала уступать. На большее Себастьян и рассчитывать не мог, но — Господи! — как же он желал ощутить сейчас ее ответные объятия…
— Ты ведь дождешься меня, правда? — скорее утверждая, чем спрашивая, поинтересовался он еще раз, крепко удерживая ее обеими руками и насильно целуя в уголок рта.
— Я не знаю.
Тут его осенило.
— Тебе придется остаться — ты находишься под моей законной опекой. Только так мне удалось уговорить Карнока отложить твой арест.
Рэйчел не ответила, и Себастьяну наконец пришлось ее отпустить.
— Чертов поезд, — выругался он, пытаясь заставить ее улыбнуться.
Он был согласен на скептическую, даже на горькую улыбку, но она не хотела даже взглянуть на него.
В дверях Себастьян оглянулся. Рэйчел стояла, глядя на свою руку, обхватившую спинку стула. Ее прекрасное лицо казалось высеченным из камня. Она как будто прислушивалась, но не к его удаляющимся шагам, а к чему-то еще. Возможно, к внутреннему голосу, шептавшему ей, что надо уходить. Протекла секунда тягостного молчания. Слова, которые удержали бы ее наверняка, просились у него с языка, но он их так и не произнес. Не смог. Вместо этого он еще раз повторил:
— Дождись меня.
Она не подняла головы.
19
«Мне бы следовало хоть что-то чувствовать».
Но Себастьян не ощущал ровным счетом ничего, даже склоняясь над открытым гробом и пристально всматриваясь в безжизненное лицо графа Мортона. Окостеневшие черты казались желтоватыми, а не бледными; они так заострились, будто были вырезаны из мыльного камня. Себастьян искал сходства с собой в этом неподвижном лице, но безуспешно. В смертный час, как и при жизни, отец и сын оставались чужими друг другу.
Ничего? Неужели совсем ничего? А как насчет суровой, неуступчивой складки у рта? Она выглядела знакомой. Наверное, это упрямство, предположил Себастьян. А может быть, просто привычка стискивать зубы, вызванная решимостью пройти по жизни без каких-либо переживаний. Если задача покойного лорда Мортона состояла именно в этом, он справился с ней блестяще. «Он никогда не знал своего сына, — могла бы гласить его эпитафия, — и это устраивало обоих».
Себастьян выпрямился и отошел от гроба. Физически он не был так близок к отцу с тех пор, как… С тех пор, как себя помнил. Они изредка встречались, не чаще, чем раз в несколько лет, и ограничивались вежливыми рукопожатиями. У него не сохранилось никаких трогательных воспоминаний детства: папочка никогда не брал его на руки, не сажал к себе на колени. Сама мысль об этом представлялась ему смехотворной и почти непристойной.
Семейная часовня в Стейн-корте своими внушительными размерами значительно превосходила линтонскую, но в ней точно так же пахло плесенью и запустением. Преподобный Эш, приходский священник, сидел в уголке на передней скамье, погруженный не то в молитву, не то в дремоту. Себастьян не мог взять в толк, что он вообще здесь делает. Разве что надеется снискать милость нового графа, раз уж не удалось расположить к себе старого.
Вины самого Эша тут не было. Старик, лежавший в гробу из красного дерева, был не из тех, кто заводит и поддерживает близкое знакомство с сельскими священниками. Лорд Мортон был человеком недалеким, поверхностным и неразборчивым в связях. Не испытывая подлинных страстей, он заполнял свою жизнь беспорядочными и порочными пристрастиями, такими, как азартные игры, пьянство и блуд. Изредка его бесцветные дни освещались вспышкой какого-нибудь скандала, но подобного рода происшествия неизменно оказывались слишком мелкими, им явно недоставало шума и блеска, чтобы поднять имя графа над пустыней убийственной посредственности, в которой он тонул, как песчинка. Себастьян никогда не обижался на отца за его пренебрежительное отношение к себе, ибо граф Мортон точно так же пренебрегал женой и дочерью, равно как и друзьями, знакомыми, арендаторами и подчиненными. Родись он простолюдином, он умер бы, не дожив до сорока, вследствие собственной глупости, лености и убожества.
