Екатерина Коути - Невеста Субботы
— Вот оно как?
— Под личиной Габриэля скрывается Марсель Дежарден. Ваш племянник.
— Что?! — восклицает Джулиан так громко, что кебби стучит по крыше и справляется, не стряслось ли с нами чего.
Вместо вежливого «сэр» он называет мистера Эверетта «начальник», как принято среди кокни. Никак не привыкну к лондонской голытьбе и ее дерзким ухваткам. Да и сам Лондон не стал мне роднее.
— Это не может быть Марсель! — От негодования Джулиану приходится ослабить галстук. — Я наблюдал за ним столько лет, и хотя он вертопрах, но уж точно не убийца и тем более не торговец живым товаром. Если рассудить здраво, этому повесе не хватит практической жилки, чтобы раскрутить такую операцию.
— И все же я считаю, что это он! Я рассказала вам все о своей жизни, но почти ничего — об обстоятельствах убийства. Так вот, в ту ночь Дезире тоже выходила из дома.
— Это уже не вписывается ни в какие рамки, — начинает мистер Эверетт, но вовремя прикусывает язык. Не в его положении осуждать других за беспутство.
— Она встречалась с Марселем и уговаривала его бежать с ней немедля, иначе тетя отошлет ее домой. Он отказался. А что, если он проследовал за ней в дом и убил Иветт, свою сообщницу, заступаясь за Дезире? Как вам такая версия? — Не давая ему опомниться, я продолжаю в едином порыве: — Но и это еще не все! Помните ту ночную вылазку, за которую Дезире досталось от вас на орехи? Все было еще хуже, чем вы предполагали. Кто-то устроил на нас охоту. Мужчина, чьего лица я не разглядела, выстрелил в нас, а потом преследовал нас по улицам. В письме Марсель сожалел, что разминулся с Дезире. А вдруг он как раз и пришел вовремя?
— И попытался убить вас, чтобы бежать с ней?
— Именно! Теперь-то вы обязаны со мной согласиться!
Мистер Эверетт смыкает пальцы в замок, и его суставы сухо щелкают. Этот звук, прежде не внушавший мне неприязни, разом выводит меня из себя. Даже среди перестука копыт по мостовой и ора уличных торговцев я слышу, как он похрустывает пальцами. Отличный аккомпанемент для его улыбки, исполненной непоколебимого самодовольства.
— Нет, не обязан, — возражает он. — Марсель отличный стрелок и привозил мне вороха куропаток. Если бы он хотел покончить с вами, Флора, вас попросту не было бы в живых.
— Мог и просто попугать.
— Зачем? Не вижу в том рационального зерна.
— Опять вы мне не верите! В ваших глазах я просто неврастеничка, которая рта не может открыть, чтобы не наврать с три короба!
— Отнюдь, — качает головой мистер Эверетт. — Но ваша теория кажется мне слишком надуманной. Уверен, объяснение окажется гораздо проще. Но ключ к разгадке у Мари Ланжерон.
Значит, ключ уже канул в Ла-Манш и по воде идут круги.
— Мари уехала пять часов назад. Мы не застанем ее на вокзале.
— Не беспокойтесь, застанем. До Льежа она доберется через Кале, до Кале — через Дувр, а в Дувр идут два курьерских. Один в полвосьмого утра, другой в полдевятого вечера. На первый она в любом случае опоздала, а второго еще ждать и ждать. Но вот что любопытно — путешественник на континент загодя проверил бы расписание поездов и не стал бы собираться на вокзал ближе к полудню. Однако Мари поступила именно так. Спрашивается, почему?
— Потому что ее целью не был вокзал, — проясняется у меня в голове. — Она хотела убедиться, что в нужное время Дезире окажется в церкви!
— Именно, — подтверждает Джулиан. Таким же кивком он поощрил магдалинку за вкусно приготовленный суп из баранины.
Стискиваю перчатку, выжимая на подол грязные капли.
— Что за игру они с Габриэлем затеяли?
— Покамест не знаю, но скоро выясню. Мари ведь передала через сестру, что вы еще встретитесь. Ей, видимо, есть что сказать.
Дребезжа по мостовой, наш кеб въезжает в чугунные ворота, которые открываются во двор, где, как рыбешки в садке, теснятся экипажи и омнибусы. Гам такой, что можно оглохнуть. Извозчики зазывают пассажиров или ругаются промеж собой, хрипло ржут лошади, кнут хлопает над блестящими от влаги спинами, скрипят колеса, надсадно вопят мальчишки, размахивая влажными, с потеками типографской краски газетами. Из-под сдвоенных арок крыши доносится возня паровозов — то пронзительный свист, то пыхтение, когда они отхаркивают дым. На буровато-красной, подкопченной стене вокзала виднеется надпись «Железная дорога Лондон — Чэтем — Дувр. Кратчайший маршрут до Парижа, Брюсселя и Кёльна». Зажимая уши, оглядываюсь по сторонам, но Мари нигде не видно. Хотя вряд ли бы она дожидалась нас на грязном дворе, под моросящим дождем. Перед тем как преклонить колени, она всегда кладет на пол бархатную, расшитую лилиями подушечку. Жить, как и молиться, она предпочитает с комфортом.
Джулиан уже у входа, когда я, опомнившись, бросаюсь вслед за ним. Над нами нависают арочные своды, черные и бархатистые от копоти. Бесконечно длинный поезд попыхивает дымом, как плохо вычищенный камин, и толпа пассажиров течет к нему толчками, вплескиваясь в узкие двери. Мужчин не так уж много, потому как рабочее время еще не закончилось, зато полным-полно решительных мамаш, которые, размахивая шляпной коробкой в одной руке, а другой прижимая к груди ревущего младенца, громогласно поторапливают стайку отпрысков. Провинциалки, совершившие набег на Пикадилли и Оксфорд-стрит. Для жителей пригородов нет лучшего развлечения, чем прошвырнуться по столичным магазинам. Когда последние пассажирки, кряхтя, забираются в вагон, проводники как по команде с громким щелчком захлопывают двери. Поезд змеится прочь, а на перроне остаемся только мы с Джулианом. И Мари Ланжерон.
Она сидит на сундуке в дальнем конце перрона, под тонким, похожим на стебель столбом, с которого свисает хрупкий бутон фонаря. Опознать ее легко. Девушки ее лет редко надевают к траурному платью чепец вместо шляпки из подкрашенной соломки. Но Мари считает, что белый чепчик сойдет за апостольник. В чем-то она права. С первого взгляда ее легко перепутать с монахиней. Но чем ближе мы подходим, тем больше Мари напоминает мне богатую, избалованную девчонку, которой хватило цинизма нарядиться сироткой из приюта и прийти в таком виде на маскарад.
Заложив пальцем молитвенник, Мари созерцает нас молча и с задумчивым интересом. Лишь когда мы подходим поближе, она машет приветственно.
— Наконец-то вы пожаловали. Я уж думала, не придете попрощаться. Вас Олимпия сюда послала?
— Нет, — отвечаю я. — Сначала мы побывали в церкви.
— Ой, правда? — Глаза Мари блестят, как две оливки в масле. — Это добрый знак, милая Флоранс! Каких только предлогов ты не выдумывала, чтобы не посещать дом Божий. Твои отговорки всегда звучали так жалко. Да и вам, мистер Эверетт, сходить в церковь не помешало бы. Дезире мне все-все рассказала! — Ее звонкий от восторга голосок истончается до визга.
