Гюи Шантеплёр - Невѣста „1-го Апрѣля“
Она слушала восхищенная, рѣдко вставляя слово. Она нашла заступника, столь желанное убѣжище. Ей казалось, что ей нечего болѣе желать на свѣтѣ. Было ли когда-нибудь время, когда она иначе представляла себѣ жизнь и счастье? Ей казалось, что все, что говорилъ Мишель, было прекрасно, справедливо, что все, что онъ ни пожелаетъ, что онъ ни сдѣлаетъ, будетъ столь же прекрасно и благородно. Ей казалось, что этотъ часъ, — о которомъ она думала въ одно и то же время съ надеждой, что онъ можетъ быть явится когда-нибудь, и почти съ увѣренностью, что онъ никогда не наступитъ, — былъ еще болѣе сладостный, чѣмъ онъ представлялся въ ея мечтахъ. Она вкушала его чудную радость съ какимъ-то удивленіемъ. Вѣдь это былъ, дѣйствительно, Мишель, находившійся здѣсь подлѣ нея, говорившій, повторявшій всѣ эти нѣжныя слова… Это не могъ быть никто другой, кромѣ него, несомнѣнно, это былъ онъ, и однако, какъ это было странно!… И Сюзанна смутно чувствовала, что она испытала бы ту же самую радость, то же довѣріе, какъ если бы измышленія добраго Дарана были истиной.
Черезъ минуту, на вопросъ Мишеля, молодая дѣвушка разсказала о разговорѣ съ Клодомъ и объ ея горѣ, ея безумной рѣшимости. Ей хотѣлось оправдаться въ своемъ необдуманномъ бѣгствѣ; можетъ быть, ей также хотѣлось услышать изъ устъ Мишеля разсказъ, кратко сообщенный Дараномъ.
Этотъ разсказъ былъ еще новымъ наслажденіемъ,
— Я васъ очень поразила, Майкъ, въ этотъ день, у Бетюновъ. Я вамъ наговорила нелѣпостей; представляли вы себѣ когда нибудь молодую дѣвушку — невѣсту, подобную мнѣ?
Онъ улыбался.
— Нѣтъ.
— Я вамъ не понравилась?
И не дожидаясь отвѣта:
— О, Мишель! я была невѣжественна! Я не умѣла еще ни скрывать, ни хитрить, я не имѣла никакого понятія о французскихъ нравахъ… Теперь я научилась… Майкъ, если я вамъ не особенно не нравилась, если даже что нибудь вамъ во мнѣ нравилось, почему вы были такъ нелюбезны? О! дорогой, совершенно несносны! Какъ же могла я интересоваться человѣкомъ до такой степени непріятнымъ, какъ вы?
— Я былъ такъ ревнивъ! а вы были такая кокетка и затѣмъ до такой степени „американка“, и затѣмъ… я васъ такъ любилъ!
— О! развѣ эта причина!… А теперь вотъ уже цѣлыхъ полчаса, что вы меня не браните! Однако, мнѣ кажется, я сегодня учинила самую страшную изъ моихъ „американскихъ“ выходокъ.
— Во Франціи, миссъ Севернъ, — продолжала молодая дѣвушка съ забавно серьезнымъ видомъ, — хорошо воспитанная молодая дѣвушка, не позволила бы себѣ никогда явиться такимъ образомъ, совершенно одна, къ холостому человѣку — даже если бы это былъ ея женихъ. Французскіе обычаи…
— Какъ вы хорошо сдѣлали, забывъ въ эту минуту французскіе обычаи, моя дорогая, маленькая сумасбродка!
Сюзи смѣялась тѣмъ влажнымъ, точно опьяненнымъ смѣхомъ, который появился у нея съ ея новымъ счастьемъ.
— Но, — сказала она, — только на этотъ разъ… Я ихъ совсѣмъ не забыла, напротивъ!
Она вся покраснѣла, ея длинныя рѣсницы опустились, и свѣтлый взглядъ струился сквозь нихъ; она пробормотала:
— Я думала, что если я такъ приду, совсѣмъ одна, къ „bachelor“ [35], вы будете вынуждены стать моимъ мужемъ, вотъ!
— О! моя дорогая, — сказалъ онъ сначала вмѣсто всякаго отвѣта, растроганный этими сказанными съ улыбкой словами.
Затѣмъ онъ добавилъ:
— Даранъ представилъ меня болѣе доблестнымъ, чѣмъ я на самомъ дѣлѣ.
— Ахъ! — воскликнула миссъ Севернъ съ легкимъ радостнымъ крикомъ; я обожаю этого восхитительнаго, этого чуднаго Дарана!
— А я то какъ! — подтвердилъ Мишель.
Она еще разъ взглянула на него своимъ очаровывающимъ, лучистымъ взглядомъ.
— Мишель, — сказала она, — мнѣ кажется, что „романтическій элементъ“, вы знаете, наслѣдство моей бабушки, разросся въ моей душѣ и что мало-по-малу, въ самое послѣднее время, онъ совершенно овладѣлъ мною.
Но нужно было говорить и серьезно. Было рѣшено, что Сюзанна вернется въ Кастельфлоръ сегодня же вечеромъ съ г-мъ Фовелемъ, извѣщеннымъ объ этомъ запиской Мишеля. Вслѣдствіе условленнаго съ г-мъ Алленжъ свиданія, молодой человѣкъ могъ вернуться только съ однимъ изъ послѣднихъ поѣздовъ.
На порогѣ двери миссъ Севернъ остановилась и сказала:
— Хотите доставить мнѣ очень большое удовольствiе?… Мнѣ также хотѣлось бы назначить вамъ свиданіе.
Онъ пробормоталъ съ чуть замѣтнымъ упрекомъ:
— Какъ Полю Рео?
— Нѣтъ, — заявила она, не смущаясь замѣчаніемъ. — Поль Рео не пришелъ, а я хочу, чтобы вы пришли. Я назвала это свиданіемъ… Нѣтъ, дѣло идетъ скорѣе о паломничествѣ, которое мы совершимъ вмѣстѣ.
Треморъ смотрѣлъ на нее вопросительно.
— Завтра, въ половинѣ одиннадцатаго у „Зеленой Гробницы“, хотите?
Въ то время какъ молодая дѣвушка сбѣгала съ лѣстницы, живая, шаловливая, восторгаясь своей собственной смѣлостью, часто оглядываясь назадъ, Мишель стоялъ, перегнувшись черезъ перила, слѣдя за нею взглядомъ.
Онъ испытывалъ какое-то наивное удивленіе, что одна минута могла измѣнить все въ его жизни, что можно было такъ легко перейти, безъ сумерекъ, изъ тягостной темноты въ сверкающій, радостный свѣтъ.
IX.
Когда блѣдное солнце серебрило росу на осеннихъ листьяхъ, Мишель Треморъ оставилъ большую дорогу и перешелъ на тропинку, лѣниво спускающуюся къ круглой площадкѣ Жувелль и къ „Зеленой Гробницѣ“.
Довольно холодный вѣтеръ повредилъ лѣсу. Уже, подобно полускрытымъ скелетамъ, угадывались подъ порѣдѣвшей листвой контуры вѣтвей, готовыхъ ринуться тонкими химерическими силуэтами въ бѣлизну зимнихъ небесъ.
Дикій шафранъ нѣжнаго цвѣта „мauve“, прочно сидящій на своемъ молочнаго цвѣта стеблѣ, поднимался изъ травы среди упавшихъ листьевъ, разлетавшихся отъ малѣйшаго дуновенія утихшаго вѣтра.
Иногда въ деревьяхъ трепетали крылья, короткіе, рѣзкіе крики выражали невѣдомую скорбь, а слабое, блѣдное солнце казалось только призракомъ солнца.
Мишель смотрѣлъ вокругъ себя и вспоминалъ о томъ днѣ, когда онъ шелъ по той же дорогѣ, задумчивый, немного грустный, находя зтотъ мартовскій день похожимъ на много другихъ дней, между тѣмъ какъ тамъ, въ часовнѣ, подлѣ заснувшаго рыцаря его ожидала его судьба.
Послѣ лѣта лѣсъ вновь принялъ почти тотъ же видъ, который онъ имѣлъ тогда въ мартѣ. Но теперь листья, болѣе рѣдкіе, цвѣты, скромные, удивленные тѣмъ, что они еще цвѣтутъ, насѣкомыя, птицы, трепетаніе жизни которыхъ еще слышалось кругомъ, — всѣ видимые предметы и всѣ живыя существа, присутствіе которыхъ лишь угадывалось, отходили къ долгому или вѣчному сну, къ ежегодной смерти, таинственное дыханіе которой ощущалось уже въ довольно холодномъ воздухѣ. Лишь въ сердцѣ Мишеля Тремора теперь трепетала радостная, весенняя сила.
