Капитуляция - Джойс Бренда

Джулианна взяла её за руку.

— Но он не знает о ребенке. А у его людей семьи в Лоо.

— Мы можем как-то сообщить ему?

Лукас потрепал её по плечу:

— Я сейчас как раз на пути в бухту Киберон. И собираюсь ненадолго остановиться на острове. Если ты хочешь написать записку, то почему бы не сделать это прямо сейчас? Если Джек там, я передам её ему.

— А если его там нет?

— Тогда я обязательно увижусь с ним во Франции, — ответил Лукас.

И внезапно Эвелин поняла, что Джек по-прежнему находится во Франции, — он ни за что не бросит эмигрантские войска и мятежников в столь сложный момент.

Он наверняка в самой гуще битвы, сражается бок о бок с ними за их свободу. Он находится там не только потому, что безрассудно не щадит своей жизни и так обожает опасность, но и потому, что он человек чести, патриот, герой.

Эвелин закрыла глаза. Если бы он только вернулся домой живым! Этого было бы достаточно, и она не попросила бы его ни о чём большем. И Эвелин взглянула на Лукаса.

— Когда ты найдешь Джека, скажи ему, что я его люблю, — попросила она.

Лукас улыбнулся:

— Скажу… но, убежден, он и сам это знает.

Дни по-прежнему тянулись мучительно медленно. Эвелин уныло смотрела в окно гостиной в Ламберт-Хаус. Снаружи, в саду, Эме играла в салочки с Уильямом и Джоном, сыновьями Гренвилла, а Жоли бешено носилась вокруг них. Вскоре вся компания направилась к конюшне, чтобы покататься на нескольких пони Гренвилла.

Даже глядя на эту безмятежную картину, Эвелин не могла улыбаться. Её сердце, казалось, застыло от страха. Неделю назад Лукас прислал им короткое сообщение: Джека на Лоо-Айленде нет. Фактически, он не был дома с третьей недели июня. Это Эвелин не удивило. Разумеется, его там нет — он находится в бухте Киберон.

Если бы Эвелин не нужно было заботиться о дочери, она бы кричала и рыдала, рвала и метала — и позволила бы себе окончательно сойти с ума. Но Эме ни за что не должна была догадаться, как она испугана. Кроме того, Эвелин должна думать о будущем ребенке.

И разумеется, ни Амелия, ни Джулианна не оставляли её одну надолго. Обе сестры то и дело вспоминали свои истории, те нелегкие военные времена, когда находились в разлуке со своими мужьями и жили в постоянном страхе перед неизвестностью. Амелия и Джулианна были решительно настроены занять Эвелин и отвлечь на многочисленные семейные мероприятия.

Каждый день она в компании Джулианны, Жаклин и Эме отправлялась в Ламберт-Холл, и каждый вечер все собирались за семейным ужином. Если Эвелин решала удалиться в свою спальню, чтобы немного побыть одной, в дверь тут же стучали: это наведывались Амелия или Джулианна, чтобы узнать, всё ли с ней в порядке.

И Эвелин не возражала против такой опеки. Все они стали так близки! Она понимала, что Амелия с Джулианной всего лишь хотят успокоить и приободрить её, хотя эта задача и представлялась почти невозможной.

Потому что наступление потерпело неудачу.

На днях французы вернули себе форт Пентьевр, шокировав Лондон ужасными новостями. И в довершение этого поражения британские эмигранты и шуаны были разбиты. Тысячи погибли или попали в плен, в то время как ещё несколько тысяч были отброшены с берега в море. А штормовой ветер помешал британскому военному флоту прийти на помощь войскам.

Ах, как же Эвелин ненавидела эту проклятую войну!

Ей стало дурно, стоило осознать, что Джек находится среди мятежников. Теперь Эвелин не знала, был ли он среди тех, кого взяли в плен, был ли он вообще жив.

Лоо-Айленд

3 августа 1795 года

Джек медленно похромал в спальню, на ходу срывая с себя окровавленную и грязную рубашку. Он был так изнеможен, что едва мог держаться на ногах, и буквально рухнул на стул, чтобы стащить с себя сапоги для верховой езды.

Джек отбросил их в сторону. Устало развалившись на стуле, он закрыл глаза и застыл на месте, не в силах пошевелиться.

Картины многочисленных сухопутных сражений, в которых ему довелось побывать, в очередной раз настойчиво замелькали перед его мысленным взором, солдаты в красных и синих мундирах, колющие друг друга штыками, льющаяся рекой кровь, крики людей в то самое время, когда грохотали пушки, дым наполнял воздух, а лошади хрипели от ужаса…

Сможет ли он когда-нибудь забыть эти сражения на полуострове?

Раненые и погибшие являлись ему в снах ночью, жуткие картины неотступно преследовали его и днем.

Джек открыл глаза, но глаза его видели только ужасы недавних сражений.

«Помогите! Помогите!» — зазвучали в ушах пронзительные крики.

Люди с трудом пытались удержаться в бушующих штормовых волнах океана, отчаянно махая и взывая о помощи. Множество голов и множество оружия — вот всё, что можно было рассмотреть в этом месиве тонущих войск, молящих о спасении. Джек знал, что никогда не сможет забыть это страшное зрелище.

Он резко вздрогнул и усилием воли отогнал от себя зловещую картину. Но, даже во все глаза глядя на темную кровать на четырех столбиках с золотисто-красными покрывалами, Джек всё ещё видел те захлестываемые бушующими волнами головы… Он думал, что будет жить с этими ужасными воспоминаниями до конца своих дней.

Горячие слезы наполнили его глаза.

Уже собравшись отплывать в Великобританию, Джек решил задержаться и остался курсировать вдоль французского побережья, чтобы помочь наступательной операции. Как оказалось, эта задержка была весьма своевременной: он подоспел как раз вовремя, чтобы спасти сто три тонущих человека, главным образом эмигрантов, некоторые из которых были бывшими французскими военнопленными. Джек рвался спасти ещё больше людей, но к тому моменту, когда он вытащил на борт своего судна последнего выжившего, океан вдруг смолк, крики прекратились, и, взглянув на поверхность воды, Джек понял, что никого не осталось…

Сейчас его неудержимо тянуло разрыдаться. Боже, он был сыт по горло войной и смертью!

Джек поднялся, ругнувшись, когда боль пронзила колено, с грехом пополам дохромал до комода и налил себе спиртное покрепче. Ему доводилось бывать в других битвах, но никогда прежде он не выступал и не сражался ради такой высокой цели. Джек действительно верил, что они могли освободить Бретань от французов. Вместо этого тысячи погибли, многие попали в плен, а генерал Гош неистовствовал в сельской местности, требуя отомстить всем и каждому, кто был связан с шуанами.

Джек опрокинул в себя целый стакан бренди. Что ж, по крайней мере, Леклер был мертв. Его французский шеф умер от ран, полученных во время первой атаки на форт Пентьевр. Покидая форт, Джек пробежал мимо него. Бросив один взгляд на Пеклера, который лежал на земле, истекая кровью, сраженный выстрелом в грудь, Джек понял, что тот не выживет.

Тогда Джек не испытал ни удовлетворения, ни раскаяния. Он не ощущал ничего вообще, но теперь он был благодарен за то, что судьба уберегла его от отвратительной задачи — убийства своего врага.

Врага Эвелин.

Дрожащей рукой Джек налил себе ещё один бокал. За весь этот месяц кромешного ада не было ни дня, чтобы Джек не думал об Эвелин и Эме, не осознал всю глубину своей тоски по ним и любви к ним. В тот самый момент он бы душу отдал за возможность заключить Эвелин в свои объятия, прижать её к себе крепко-крепко.

Джека по-прежнему колотила дрожь. Кошмары о битвах и тонущих людях изводили его, но были и другие ужасные сны о его пребывании в тюрьме. Почти каждую ночь Джек явственно ощущал себя в ловушке за каменными стенами и железными прутьями, слышал грохот орудий, вздрагивал от оглушительных взрывов. В тех кошмарах он знал, что никогда не сбежит из французской тюрьмы и от французской войны. Являлся Леклер, злобно глядя на него. А рядом стоял Уорлок.

Джек был вне себя от ярости, безысходности и отчаяния. Во сне он рьяно молился, чтобы наконец-то обрести свободу а с ней и возможность вернуться к Эвелин. Но никто никогда не отвечал на его мольбы. Вместо этого он просыпался, понимая, что, хоть и не был сейчас за прутьями тюремной решетки, по-прежнему остается пленником войны. Это осознание потрясало его до глубины души.