Капитуляция - Джойс Бренда

Войны, подобные этой, могли длиться десять или даже двадцать лет. Он знал это. Такие войны всегда велись во имя свободы, но на деле приносили лишь разрушение и тиранию. Джек вдруг с силой сжал прутья оконной решетки.

Теперь он точно ощущал себя узником этой войны. Даже если ему удастся бежать от французов, станет ли он действительно свободным, продолжая работать на Уорлока? Неужели он и вправду хочет провести следующие несколько лет, удирая сразу от двух флотов и водя за нос французских и английских тайных агентов?

Теперь, когда он был так нужен Эвелин?

Когда она была так нужна ему?…

Джек в напряжении застыл на месте, услышав шаги снаружи камеры, в коридоре. Он не мог поверить в происходящее. Неужели они пришли, чтобы казнить его, именно сейчас? В тот самый момент, когда он задумал бежать, этой самой ночью?

Джек медленно повернулся — и увидел стоявшего у камеры Леклера.

— Добрый день, друг мой. У меня к вам несколько вопросов.

С ним был надзиратель, державший кольцо с ключами. Джек скользнул взглядом с этого кольца на Леклера, и его сердце учащенно забилось. Он и не думал, что его будут вежливо допрашивать, — он считал, что его станут зверски пытать. Кроме того, у надсмотрщика были ключи от камеры…

И тут вдруг оглушительно бухнула пушка.

Этот звук неожиданно прорезал тишину дня. Пушка грохотала очень близко. Джек встрепенулся — точно так же, как и Леклер.

А потом раскатистый гул орудий стал нарастать, раздаваясь снова и снова, послышались возгласы наступающей армии и грохот стреляющих мушкетов.

Здание тюрьмы вмиг огласилось пронзительным предупреждающим звоном — сигналом, смысл которого понял бы даже ребенок…

— Форт атакован! — вскричал бледный как смерть Леклер.

И Джек увидел страх, мелькнувший в его глазах.

— Я должен выбраться отсюда! — Леклер отскочил в коридор, готовясь бежать, и надзиратель обернулся, чтобы взглянуть на него.

Не теряя времени даром, Джек схватил тюремщика через прутья решетки, сомкнув руки на его шее. Тюремщик тяжело запыхтел и стал задыхаться.

Леклер в ужасе взглянул на них и сорвался с места, скрывшись в глубине коридора.

— Пьер! — окликнул Джек своего соседа, когда удалось подтянуть схваченного тюремщика ближе к краю камеры.

Пьер наклонился и, смеясь, вытащил пистолет из-за пояса надзирателя. Потом приставил его к виску перепуганного насмерть тюремщика.

— Открой мою дверь! — приказал Джек, и в этот миг снова, уже совсем рядом, загрохотали орудия, начали палить мушкеты, захрипели лошади и закричали люди. Сражение, похоже, происходило прямо под окнами камеры, и это означало, что форт успешно осаждали.

Надзиратель торопливо вставил ключ в дверь камеры Джека, отпирая её.

Выйдя из камеры, Джек мгновенно вырвал мушкет из рук надзирателя и ударил его оружием по голове. Тот рухнул на пол. Джек тут же отпер камеру Пьера и ещё одну, напротив них.

— Закончи с этим, — бросил на ходу Джек, передавая соседу ключи, потом бросился в противоположную камеру и выглянул из окна.

Его взору предстали британские войска у стен форта и целое море солдат, облаченных в красные мундиры, сражавшихся с французами, одетыми в синюю униформу. А в самом сердце битвы высоко развевался флаг с красным крестом святого Георгия поверх белого креста святого Андрея. И тут взгляд Джека наткнулся на офицера верхом на вороном коне: сражаясь прямо под британским триколором, в самой гуще битвы, бравый военный бесстрашно продвигался вперед, подбадривая своих людей.

— Это д’Эрвийи! — воскликнул Джек. — И, если не ошибаюсь, они собираются взять форт.

Глава 19

Лондон

10 июля 1795 года

Каждый новый день теперь тянулся мучительно долго. Войска эмигрантов под предводительством графа д’Эрвийи захватили бухту Киберон. Весь Лондон, затаив дыхание, ждал ежедневных известии с воины, когда британские силы взяли форт в бухте, и потом, когда маятник войны качался между двумя армиями, и перевес оказывался то на стороне мятежников, то на стороне французов. За прошедшие две недели от Джека не было слышно ни слова никаких новостей о нем не приходило.

Эвелин сидела внизу, в гостиной, одна, свернувшись клубочком на диване. Она не могла ни вышивать, ни читать. На душе у неё скребли кошки — бедняжка панически боялась, что Джек погиб. А как ещё можно было объяснить это ужасное, тянувшееся целую вечность молчание?

— Добрый день, Эвелин.

И даже несмотря на то, что теперь она хорошо знала тембр Лукаса, его голос так напоминал голос Джека, что, когда Эвелин подняла глаза, её сердце гулко стукнуло. Лукас стоял в дверном проеме с двууголкой в руке, златовласый и красивый, еле заметно улыбаясь ей. С ним была Джулианна.

Эвелин медленно встала. Её беременность уже не вызывала сомнений — срок, вероятно, приближался к четырем месяцам или около того.

— Лукас! — Эвелин пристально взглянула ему в глаза. Но брат Джека не был эмоциональным человеком, и нельзя было точно сказать, встревожен он чем-то или просто серьезен.

Он прошагал в комнату и с теплотой взял руки Эвелин в свои.

— Как ты себя чувствуешь? — мягко спросил Лукас.

К этому времени вся семья и оба дома уже знали о положении Эвелин, и она сразу поняла, что Джулианна или кто-то ещё написали об этом и Лукасу или сообщили сразу же после того, как он появился на пороге.

— В том, что касается ребенка, хорошо. Но я не нахожу себе места от беспокойства о Джеке.

Он утешающе приобнял её:

— Джек совершенно точно жив.

Эвелин вскрикнула, ощущая, как с души упал непомерно тяжелый груз, и прижалась к Лукасу, прильнув лицом к его груди. На глаза навернулись слезы, и Эвелин уже не могла их сдерживать. Беременность сделала её такой чувствительной… Эвелин подняла на Лукаса глаза:

— Ты уверен?

— Я получил сообщение, которое не касается непосредственно Джека. Но я уверен.

Он улыбнулся — кратко, но ободряюще. И тут же бросил на Джулианну странный, вопрошающий взгляд.

— Что-то не так? — вскричала Эвелин, когда Джулианна вышла вперед. — Что случилось? И где Джек?

— Мы не знаем, где он сейчас, — искренне призналась Джулианна — Эвелин, его схватили во время наступления. Он ненадолго попал в тюрьму.

Эвелин без сил опустилась на диван. Французы схватили Джека: если он был в тюрьме, враги узнали, что он — не их агент.

Об этом наверняка узнал и Леклер.

Неужели теперь они оба в опасности?

— Джек провел пять дней в тюрьме форта Пентьевр, — сообщил Лукас, усаживаясь рядом с ней. — Форт был освобожден нашими войсками и мятежниками, после чего Джеку удалось выбраться из тюрьмы.

— Слава богу! — с облегчением выдохнула Эвелин. — Его не ранили?

— Этого мы не знаем, — честно ответил Лукас. — Но у меня есть кое-какие хорошие новости. Виктор Ласалль, виконт Леклер, был тяжело ранен, когда наши войска взяли форт. Он умер там же спустя несколько дней.

Эвелин содрогнулась. Она не могла желать смерти никому, и всё же Леклер был решительно настроен использовать её и Эме против Джека, и Эвелин верила его угрозам.

— Что ж, я не могу сожалеть об этом, — прошептала она.

Джулианна приобняла её:

— Никто и не ждет, что ты будешь сожалеть, Эвелин. Во всяком случае, теперь нам не нужно волноваться о Леклере.

Мысли беспорядочно заметались в сознании Эвелин. А Джек-то знает, что Леклер мертв? Боже, она надеялась, что ему это известно! И Джек, по крайней мере, был на свободе.

— А он может всё ещё находиться во Франции? Там ведь сейчас такое сражение — я даже не успеваю следить за новостями! То мятежники, кажется, одерживают верх, а уже на следующий день мы слышим о победе французов. Не мог ли Джек остаться во Франции, чтобы помочь мятежникам — своим друзьям?

Лукас замялся:

— Мог. Но мог и вернуться на Лоо-Айленд.

— Нет. — Эвелин покачала головой, поднимаясь с дивана. — Он сразу приехал бы ко мне, я уверена в этом.