Шарль Далляр - Анна Австрийская. Первая любовь королевы

По расстроенной физиономии своего главного агента Ришелье почувствовал несчастье.

— Без околичностей, господин де Лафейма, — сказал он сухо, — если вы сделали какую-нибудь неловкость или глупость, рассказывайте прямо, что случилось.

— Герцог Букингем отправлялся вчера в Валь де Грас.

Кардинал подпрыгнул на своем кресле.

— Вы это знаете наверно?

— Господа де Кребассан и де Ростейн следили за его каретой с тех самых пор, как он выехал из дворца вашего преосвященства.

— Тогда было восемь часов? — сказал Ришелье.

— Точно так. На перекрестке Бюси герцог вышел из кареты и пошел один пешком. Де Кребассан и де Ростейн узнали его.

— Ну! — с нетерпением сказал кардинал. — Каким же образом дошел он до Валь де Грас?

Лафейма понял всю важность этого вопроса.

— Эти господа рассудили, что не следует заставлять его брать шпагу в руки, пока он остается на многолюдных улицах, где какой-нибудь прохожий вздумал бы защитить его.

Кардинал кипел нетерпением.

— Они сделали хорошо. Далее? — сказал он.

— В ста шагах от Валь де Грас Ростейн бросился к нему.

— Один?

— Да, ваше преосвященство, один. Де Кребассан остался сзади. Они не хотели напасть на него оба сразу.

— Странная деликатность! — вполголоса проворчал Ришелье.

— Тогда де Кребассан с того места, где он остановился, увидел человека, вдруг появившегося между герцогом и нашим товарищем; две шпаги сверкнули в темноте, и де Ростейн упал. Это было делом одного мгновения. Де Кребассан бросился вперед, и, когда добежал к своему товарищу, человек тот исчез с одной стороны, а герцог с другой.

— Далее, далее!

— Де Ростейн был мертв, и заметьте, ваше преосвященство, он получил только один удар шпагой, и этот удар поразил его в лоб. Эта та же рана, тот же удар, которые были нанесены в течение недели трем моим подчиненным.

— Что вы говорите, Лафейма?

— Бельсор, Куртрив и Либерсаль были убиты таким образом за стенами Сен-Жерменского аббатства.

— Вы думаете, что эту рану нанес один и тот же человек?

— Да. Только один человек знает этот удар, неизвестный нам. Бельсор, Куртрив и Либерсаль были три наших лучших бойца; де Ростейн был не хуже их. Все четверо пали, не будучи в состоянии защищаться.

— Кто этот человек? — спросил кардинал.

— Я слышал, что его зовут барон де Поанти.

— Барон де Поанти! — повторил Ришелье.

— Это непременно он нынешней ночью убил Ростейна. Это он под стенами Валь де Грас убил двух моих гвардейцев и ранил полицейского, поразив всех в лоб. И это еще не все, ваше преосвященство.

— Да! Что же сделалось с герцогом Букингемом? Почему вы знаете, что он вошел в Валь де Грас, когда де Кребассан потерял его из виду, когда упал его товарищ?

— Де Кребассан, испугавшись мысли, что он очутится лицом к лицу с этой смертоносной шпагой, как он признался, и притом не зная, за кем гнаться, потому что в темноте он никого не видел перед собой, поспешно вернулся предупредить меня. Со мною было человек двадцать моих подчиненных, я взял десять самых лучших и вернулся к тому месту, где осталось тело де Ростейна. Следы легко было найти. Шаги виднелись на мягкой земле. Я легко отыскал след герцога Букингема.

— Хорошо, — сказал Ришелье.

— Он нас довел до дома садовника.

«Отца той девушки, которую я засадил в Шатлэ», — подумал Ришелье.

— Дверь эта была крепко заперта. Я велел шестерым моим подчиненным перелезть через стену сада, а с четырьмя, оставшимися у меня, караулил все выходы, оставив для себя пост, который показался мне самым важным, то есть тот, откуда герцог Букингем вошел в монастырь.

— Хорошо, — повторил Ришелье, слушая внимательно, — до сих пор ошибки не было. Вы должны были иметь успех. Герцог, войдя в монастырь, не должен был оттуда выйти.

— Подождите. Мы оставались почти всю ночь на карауле, надеясь или на выход герцога, или на возвращение наших шестерых товарищей, вошедших после него в монастырь. Два часа тому назад, не более, потому что я, не теряя ни одной минуты, явился сообщить вашему преосвященству, де Флоранж, стоявший у другой двери, вдруг пришел ко мне. Зубы его стучали от ужаса, и он с трудом объяснялся. Как только я его понял, я пошел за ним, так же взволнованный, как и он.

— Что же случилось?

— Что случилось, никто из тех, кто видел, не может сказать, потому что все умерли.

— Что вы говорите?

— Да. Между тем местом, которое занимал де Флоранж, и тем, которое занимал я, среди пустого пространства, за стенами Валь де Граса, шестеро наших товарищей лежали мертвые, друг возле друга, со шпагами в руках, и лежали они таким образом, что можно было подумать, будто они убили друг друга во время страшной дуэли, сражаясь трое против троих.

— Как же они тут очутились?

— Их, верно, принесли уже мертвых. Смерть их, должно быть, случилась за несколько часов до того, как мы их нашли, потому что тела их были уже холодны. Вот что видели мы, и легко угадать, что случилось. Наши шестеро товарищей, должно быть, встретили барона де Поанти внутри монастыря. Там его знак, кровавый и неизгладимый; он убил четверых своей рукой, потому что на лбу четверых из шестерых виднеется след той же раны.

— Все этот Поанти! — пробормотал кардинал, губы которого были бледны от бешенства.

— Все он!

— И человек этот защищает герцога Букингема!

— Ему герцог Букингем обязан сегодня жизнью.

— Итак, герцог, войдя в Валь де Грас, может быть, и теперь еще находится там?

— Нет, он, должно быть, ушел. Если нашли выход, чтобы вынести тела наших четырех товарищей, ничто не помешало герцогу уйти оттуда.

— Я это узнаю, — сказал кардинал.

— Что теперь делать? — спросил Лафейма.

— Ждать, — ответил Ришелье. — Случай никогда не представляется один, — прибавил он, с намерением делая ударение на каждом слове, — всегда найдется другой случай после первого. Ждите, если настанет минута, действуйте.

Лафейма раскрыл рот, но не решался говорить. Видно было, что он пугался заранее того, что хотел сказать.

— Говорите, — сказал Ришелье, который понял эту игру физиономии.

— Есть еще одно обстоятельство, которого я не должен от вас скрывать, — сказал Лафейма, — мои товарищи пугаются мысли встретиться лицом к лицу с бароном де Поанти; они уже не рассчитывают на свое искусство с подобным противником.

— То есть их мужество надо подстрекнуть, я понимаю, — сказал Ришелье.

Он отворил ящик своего бюро, взял пригоршню золотых монет и подал их Лафейма.

— Благодарю, — сказал тот, — такое поощрение повредить не может, но, — прибавил он, — кое-что другое было бы еще лучше в настоящую минуту.