Елена Арсеньева - Опальная красавица

– Господин начальник мне сами сказывали.

Да, голос был ей знаком, ибо это был голос Данилы, но Елизавета никогда не слышала, чтобы говорил он так униженно, так подобострастно. Сердце заколотилось в предчувствии недоброго, и не обманулось оно, вещее!

– И ты, Брут! – зло усмехнулся Араторн. – Когда же свершится сие?

– Нынче же в полночь, ваша милость, – не замедлился с ответом Данила, и Елизавета словно бы увидела нижайший поклон, которым сопровождались его слова. – Цыган тот анафемский проникнет через потайной лаз, имея при себе смертоносные снадобья, а господин начальник...

– Ана-фем-ский? – перебил Араторн. – Che cos'e? Что это такое?

– Ну, дьявольский, стало быть, – подсказал Данила.

– Ладно, – резко выдохнул Араторн. – Я все понял. Значит, Кравчук будет ожидать ecco diavolo zingaro [66] в подземелье?

– Никак нет, ваша милость! – отрапортовал Данила. – Я его сам должен встретить и к господину начальнику сопроводить. А уж потом...

– Никакого «потом» не будет! – прошипел Араторн. – Я сам пойду с тобою. И горе тебе, если обманешь, понял?

– Воля ваша, воля ваша, – забормотал испуганно Данила. Его наивный ужас доставил явное удовольствие Араторну, который добавил ему помягче:

– Вот, держи. – Послышался звон монет. – Я тебя не обижу. А теперь иди к ней да покарауль, чтобы Кравчук какой-нибудь новой каверзы не подстроил. Смотри же, ровно в полночь будь где условлено!

Торопливые шаги Данилы направились к двери, но Елизавета оказалась проворнее. Вихрем пролетев по коридору, она вскочила в свою комнату. Едва успев запереть дверь, прыгнула в постель, сунув под одеяло единственное оружие, которое попалось сейчас под руку: суковатое поленце из охапки дров, лежавшей возле печки, – и притворилась спящей.

Потайная дверь открылась.

– Спите, барыня? – Данила на цыпочках приблизился к ее постели. – Проснитесь, ради Христа, я вам такое скажу...

– Нет, – перебила Елизавета, резко садясь в постели. – Это я тебе скажу, что ты предатель! – И с этими словами она с размаху огрела Данилу поленом по лбу.

Дело вроде бы нехитрое, однако Елизавете понадобилось немалое время, чтобы заткнуть Даниле рот, связать ему руки и затащить под свою кровать. И передохнуть времени не осталось: близилась полночь. Елизавета уже четко знала, что сделает дальше. Араторн, конечно, придет в подземелье прежде урочного часа, чтобы наверняка не упустить diavolo zingaro. Значит, Елизавете надобно оказаться там еще раньше. Она подобрала поленце, которое уже сослужило службу единожды – сослужит и вдругорядь, приложилась к образу Богоматери и вышла из покоев Араторна, всей душой надеясь, что больше ей не придется возвращаться в эту роскошную комнату, ставшую для нее истинной камерой пыток.

Она хоть и не знала точно, где выход из подземелья, все же не сомневалась, что он таится именно в конце коридора, там, где на нее пыталась напасть Фимка. Елизавета со всех ног поспешила туда и затаилась у стены, моля бога, чтобы удалось опередить и перехитрить Араторна. Она вся обратилась в слух и только благодаря этому не пропустила легчайших, почти беззвучных шагов. Однако венценосец, если это был он, пришел сюда без свечи, без фонаря, и Елизавета могла только слышать его, но никак не видеть.

Она мысленно чертыхнулась. Вот незадача! Этак можно караулить до бесконечности, но ничего не укараулить, особенно если и Вайда придет без фонаря и будет красться, как зверь лесной, бесшумно. Эй, не упустить бы его!..

Она досадливо прикусила губу, все еще пытаясь по слуху определить, где затаился Араторн, но это было невозможно: венценосец, чудилось, и дышать перестал. «Ладно, – решила Елизавета, – как только Вайда объявится, я закричу или еще что-нибудь придумаю». А пока приходилось ждать, и ожидание показалось ей вечностью. Чудилось: она сама растворилась в кромешной тьме, сделалась ее частицею, и даже глазам не поверила, когда по потолку вдруг пробежал слабый отсвет, а потом откуда ни возьмись возник Вайда с фонарем в руке.

Свет вырвал из тьмы силуэт высокого человека в рясе, который молча метнулся к цыгану. Елизавета даже опешила: оказывается, Араторн стоял в двух шагах от нее! Как же они друг друга не заметили? Но уж теперь-то она не оплошает! С этой мыслью Елизавета взметнула полено – и со всего маху обрушила его на покрытую капюшоном голову. И, не взглянув более на распростертое тело, с радостным криком бросилась в объятия Вайды.

Она покрывала поцелуями каждый дюйм его когда-то ненавистного лица, когда чей-то изумленный возглас заставил их отпрянуть друг от друга. Елизавета увидела человека, склонившегося над телом Араторна.

– Кто это? – испуганно вскрикнула она, цепляясь за руку Вайды.

– Не бойся, доченька: он – добрый товарищ мой, – успокоил цыган, и Елизавета счастливо улыбнулась, уловив мягкие, ласковые интонации Татьяны в его голосе. – Он мне помощник, а может, я ему. Ты его полюби и приветь.

Однако сейчас этому человеку было явно не до любви и привета. Стоя на коленях над Араторном, он изо всех сил тряс его, похлопывал по щекам, силясь привести в чувство.

– Что такое? – озабоченно спросил Вайда, вглядываясь, и, вскрикнув, тоже рухнул на колени и принялся теребить венценосца.

Эта забота об ее первейшем враге показалась Елизавете более чем странной и оскорбительной. От души надеясь, что более никакая сила не приведет Араторна в чувство, она со злорадной усмешкою наклонилась над ним – и тут же показалось, что разум ее помутился, ибо вместо изъеденного оспою, страшного лица Араторна она увидела молодое, бледное, с закрытыми глазами лицо... Данилы!

– Предатель поганый! – вскричала Елизавета, но тут же широкая ладонь Вайды зажала ей рот:

– Не шуми, девонька. Не ровен час, сбегутся, антихристы!

Человек, стоявший на коленях над Данилою, тоже повернулся к Елизавете, знаком призывая к молчанию, и она только слабо, с ужасом застонала, увидав лицо столь же страшное, изуродованное оспою, как у Араторна. Все поплыло у нее перед глазами, но Вайда поддержал ее, прошептав сердито:

– Больно уж слаба ты стала, как я погляжу. Чего приужахнулась? Говорю, это мой друг. Да ладно, не время сейчас лясы точить. Э, да никак жив наш парнишка-то! – радостно воскликнул он, увидав, что Данила медленно открыл помутневшие от боли глаза и что-то невнятно забормотал.

– Что-что? – склонился к самым его губам рябой сотоварищ Вайды. – Кто тебя ударил? Она?!

– Ох, ох... – с жалобным стоном Данила попытался приподняться и упал бы снова, когда б рябой не подхватил его. – Ох, бедная моя головушка! За что, барыня милая, за что вы меня так?

Вайда как-то странно вздрагивал рядом с Елизаветою. Она покосилась: да он едва сдерживался, чтобы не расхохотаться! А рябой взирал на Данилу с нескрываемым сочувствием. Возмущение переполнило сердце Елизаветы.