Элизабет Эссекс - Страсть и скандал
Но это как раз объясняло, почему выстрелы были со стороны живой изгороди. Беркстеду нужно было опереться дулом о сучок или ветку. Зато ему было трудно перезарядить пистолет. Скорее всего их у него было два, и второй выстрел был сделан из каретного пистолета. Такой выстрел смертелен, если стрелять с близкого расстояния, но на больших расстояниях это оружие малоэффективно. Вот почему, кстати, на лужайке выстрелы ложились так широко.
— Которая рука, Хэм?
— Левая, безвольно висит сбоку. Сказал, шальная пуля, там, в армии. Разбила кость.
Это Томас разбил Беркстеду кость, в ту ночь в саду. Хорошо. На краткий миг Томас порадовался, что именно он сам изувечил мерзавца. Может быть, это помешало ему тогда убить Кэт. Но изувеченная рука могла стать еще одной причиной, чтобы злоба Беркстеда переросла в ненависть, алчущую жестокого отмщения. Еще одна причина, почему Томасу надо было действовать в ту ночь по-другому.
Но прошлого не изменить — можно повлиять только на будущее.
— Где, черт подери, он может сейчас быть?
И в этот момент ожил церковный колокол.
Глава 23
Томас не успеет ее отыскать. Он уехал, и она осталась одна на свой страх и риск. Так было всегда. Ей нужно найти способ остановить Беркстеда, не дожидаясь ничьей помощи. Эта мысль вряд ли помогла Катрионе побороть страх, но преисполнила ее твердой решимости.
— Как они узнают? Как они узнают, что я повесилась, чтобы избежать позора? Они уже знают, что я этого не совершала. Это не я убила в Сахаранпуре лорда и леди Саммерс. Так им сказал мистер Джеллико. Они никогда тебе не поверят.
— Никогда не говори «никогда», мышка! — Он рассмеялся, повторяя пословицу, но Катриона услышала еще кое-что. Знакомая интонация, раскатистое «р» и округлое протяжное «о». Слабый шотландский акцент, которого раньше она у него не слышала. Это он нарочно, чтобы посмеяться над ней? Напомнить о своей угрозе?
— Они поверят мне, когда и второй свидетель тоже умрет. Они решат, что вы оба лгали.
Он имел в виду Томаса. Он собирался убить Томаса, после того как расправится с ней.
Катриона попыталась придумать и испробовать какой-нибудь трюк — что-нибудь, чтобы отсрочить то, что Беркстед считал неизбежным.
— Может, мне лучше признаться? Не оставить ли мне покаянную записку самоубийцы со словами стыда и сожаления?
— О нет. Этим тебе не удастся сбить меня с толку, мышь. Да и кто поверит, что такая честолюбивая дрянь вроде тебя способна раскаиваться?
И вот опять протяжный шотландский акцент. Каждый раз, как он называл ее мышью.
— По крайней мере расскажи, как ты это сделал. — Катриона была готова схватиться за любую соломинку. — Если, уходя в вечность, мне предстоит взять на душу твои грехи, расскажи мне хотя бы, что случилось.
Он чуть притих, и она почувствовала, что он обернулся к ней лицом.
— Теперь-то уж не прикидывайся, мышь!
— Нет. Меня там не было. Ты это знаешь.
— Разумеется, ты там была. Кто-то был. Я тебя слышал, — настаивал он.
Алиса! Но она скорее умрет, чем позволит ему догадаться. Поэтому Катриона сказала:
— Может быть, ты меня и слышал. Я искала тетю, но так и не нашла. И тебя не видела. Как ты вообще догадался, что я там была?
Это было нагромождение лжи, однако фокус удался. Рука, что сжимала ее горло, чуть ослабила захват.
— Твой любовник. — В голосе Беркстеда слышалось злорадство, но он по крайней мере продолжал говорить. И пока говорил, не пытался оторвать ее руку от перил лестницы или сбросить ее с высоты колокольни. — Если хочешь знать, сам Танвир Сингх внушил мне эту мысль. Ты бы назвала это иронией, правда? Он явился искать тебя. Как трогательно! Этот твой наивный язычник, столь преданный тебе, — он спросил, не видел ли я тебя. А потом оказалось, что он вовсе не туземец и не язычник, а сын графа Сандерсона — чертов третий сын графа, — и все считаются с его мнением. Но именно он сказал мне, что ты внутри дома. И когда все решили, что ты погибла в огне — и почему этого не случилось? — мне было легко свалить вину на тебя. Ты сама облегчила мне задачу. Тайно рыскала по окрестностям, чтобы видеться со своим темнокожим дружком. Но ты знала: так или иначе я тебя получу. У меня бы вышло, и мы были бы счастливы вместе.
Его самообман мог сравниться по силе разве что с его же злобой. Но Катриона неопределенно хмыкнула, вроде как из сочувствия. Что угодно, лишь бы продолжал говорить. Что угодно, лишь бы этот человек слушал собственный голос, эхом отражавшийся от стен колокольни, и не думал ее убить.
— Но?.. — подсказала она.
— Но все погубила Летиция. Ревнивая она была как черт. Она не хотела, чтобы я на тебе женился.
Бедная обреченная тетя Летиция!
— Она тебя любила.
— Любила, — презрительно сплюнул Беркстед. — Но это не повод, чтобы все погубить!
— Да, — притворно вздохнула Катриона. — Тут я с тобой полностью согласна.
— Не сомневаюсь в этом, мышь. Думаешь, графский сынок у тебя в кармане? Или ты знала уже тогда? Наверняка с твоим честолюбивым носом, который ты вечно задирала.
Катриона не стала его разубеждать.
— Ты шотландец, — сказала она вместо того, передразнив его акцент. — И у тебя хватало наглости называть меня грязной честолюбивой дикаркой, когда ты сам был ничуть не лучше?
— Ну нет. Я был лучше. Лучше, потому что я сам сделал себя лучшим. Все, что у меня было, я достиг своим трудом. Не то, что ты, с богатенькими родственничками и с этим лордом, твоим защитником.
У нее не нашлось убедительного ответа. Нечем было возразить. Ведь это правда, что она намеренно искала возможности соединиться с богатой родней.
— Они мертвы. Кому теперь меня защищать? — Катриона не могла объяснить, что подсказало ей эту глупую фразу. Она понимала, что должна сказать что-нибудь, что угодно, чтобы занять его ум и хоть немного успокоить его ненависть.
Но упоминание смерти в качестве темы беседы оказалось страшной ошибкой.
— Итак, мышь, теперь ты знаешь почему. Теперь мы можем перейти к тому, как.
— Но это все так глупо! Ты глупец. Я даже не видела тебя в ту ночь. Поэтому, убив меня, ты не получишь ничего. Только возьмешь на душу еще одну смерть!
Но он ее не слышал. Катриона чувствовала, как он двигается у нее за спиной, собираясь с силами. Она перестала бороться с Беркстедом и ухватилась одной рукой и затем обеими ногами за столбик лестничных перил, второй рукой вцепилась в приставленный к ее горлу пистолет.
Беркстед резко ткнул ее дулом, но она не двинулась. Тогда он проревел:
— Отпусти! Иначе я вышибу тебе мозги.
