Патриция Гэфни - Сердце негодяя
— Ясно. А почему же все-таки мисс Макгилл лучше всех? Да, кстати, как тебя звать?
— Абрахам.
— Рад знакомству. Вы с ней женаты?
— Нет…
Мальчик захихикал, но сразу опомнился.
— Просто она хорошая, вот и все. Она добрая. Все мне разрешает: править двуколкой, заходить к ней в комнату и играть разными вещичками. Всегда мне что-нибудь дарит — книжку, или яблоко, или еще что-нибудь. И еще она веселая, и от нее всегда хорошо пахнет.
— Это я и сам заметил.
Абрахам забарабанил пятками по ножкам стула. Он немного освоился, но по-прежнему пожирал Джесса глазами. Его снедало любопытство.
— Папочка говорит, вы наемный стрелок, — застенчиво начал он.
—Угу.
— А почему?
— Что «почему»?
— Вам нравится стрелять в людей?
— Ну… не скажу, чтобы мне это нравилось. И вообще я стреляю только в тех, в кого надо.
— А в кого? В кого вы стреляете?
— В плохих парней. В таких, которые сами напрашиваются. Они бы сами убили кого-нибудь, если бы я не застрелил их раньше.
Рот Абрахама открылся в форме буквы О.
— Значит, сами вы из хороших парней?
Джесс стукнул кулаком по столу.
— Точно. Я один из хороших парней. Только послушай меня внимательно.
Он придвинулся ближе, и Абрахам испуганно заморгал, но не отшатнулся.
— Никому не говори, слышишь? Не хочу, чтобы об этом болтали. Я из хороших парней, но никто об этом не знает кроме нас с тобой. Пусть это будет наш секрет. Идет?
— Идет. Но почему?
— Ну потому что…
Он все еще раздумывал над ответом, когда вернулась Глендолин.
— Хэм Вашингтон, твой папаша велел тебе сию же минуту очистить этот стул и заняться делом, а не то он тебе всыплет!
— Ой-ей-ей…
Подхватив на ходу метелку и совок, мальчик вскочил со стула и обеспокоенно скосил глаза в сторону бара. Его отец ответил ему грозным взглядом. Джесс разочарованно вздохнул: его маленький дружок сбежал, а на стул вновь уселась Глендолин. Эта была неравноценная замена.
— Ну что, милый, покажешь ты мне свою пушку или нет?
У него были при себе целых две пушки. Может, она действительно намекала на нечто третье? К счастью, их опять прервали прежде, чем он нашелся с ответом.
Джессу, смотревшему вниз, даже не пришлось поднимать голову, чтобы узнать, почему в салуне вдруг стало тихо и чьи башмаки направляются прямо к нему от вращающихся дверей. Он готов был ставить двадцать к одному, что это представитель закона.
Глендолин, уже успев подсесть поближе и упереться коленкой ему в бедро, виновато отодвинулась.
— О, привет, Томми! — небрежно обронила она, поправляя закрученные штопором локоны на затылке. — Вот уж не ожидала увидеть тебя здесь!
Перед ним, несомненно, стоял шериф: об этом говорил значок на груди белой накрахмаленной рубашКи, хотя в остальном вновь прибывший скорее напоминал банковского служащего или телеграфиста. Он явно нервничал, но старался держать себя в руках и был безукоризненно вежлив.
— Добрый вечер, — сказал он. — Мистер Голт, если не ошибаюсь? Я шериф Ливер.
При других обстоятельствах Джесс, который сам по натуре был человеком вежливым и приветливым, пожал бы протянутую ему изящную, лишенную мозолей руку. Но Голт не стал бы этого делать, тем более что посетители салуна поголовно навострили глаза и уши. Поэтому он проигнорировал руку шерифа и уставился на него своим леденящим взглядом, пока несчастный не залился краской. Глендолин нервно захихикала.
— Глен, — обратился к ней шериф, — ты не могла бы извинить нас на минутку?
— А что ты такого собираешься сделать за минутку?
Она одна засмеялась своей дурацкой шутке, никто ее не поддержал.
Шериф откашлялся, прикрыв рот ладонью.
— Я хочу сказать, не могла бы ты оставить нас с мистером Голтом наедине?
— Да ты не стесняйся, Томми, говори прямо при мне.
У шерифа Ливера были рыжеватые волосы и нежная молочно-белая кожа. Для многих женщин такая кожа наверняка составляет предмет зависти.
Увы, она подобна барометру. Белый цвет означает ужас, розовый — страх, красный — стыд и унижение. В эту минуту она напоминала цветом лососину, но стремительно темнела, приближаясь к свекле. Джесс не мог этого выдержать.
— Пойди прогуляйся, — любезно предложил он. обращаясь к Глендолин. — Мой разговор с шерифом не предназначен для дамских ушей.
Услышав слово «дамских», Глендолин сделалась почти такой же пунцовой, как сам шериф.
— Ну тогда прошу меня простить, джентльмены, я вернусь, когда вы закончите ваш мужской разговор.
Она бросила влюбленный взгляд на Джесса и торопливо поднялась с места, что-то бормоча под нос. Не прошло и секунды, как ее след простыл. Шериф проводил ее взглядом. Вид у него был такой, словно он попал молотком по пальцу, забивая гвоздь, и теперь пытался удержаться от слез.
— Присядьте, — пригласил Джесс — Что-нибудь выпьете?
— Нет, спасибо.
Сесть он тоже не захотел. Не хуже Джесса сознавая, что разговор они ведут отнюдь не с глазу на глаз, шериф откашлялся, почесал свою жиденькую рыжеватую бородку и приступил к делу.
— С вашего разрешения, мистер Голт, я хотел бы знать, что за дела у вас в Парадизе? — Сверкающий серебряный значок, начищенные до блеска ботиночки, штаны, натянутые чуть ли не до подмышек. Чистенький и благоухающий одеколоном. Белая шляпа, никакого оружия. Джесс быстро его раскусил: усердия много, но кишка тонка.
Это само по себе не смертный грех, обычному человеку и в упрек не поставишь, но такому вряд ли можно доверить поддержание порядка в городе. Очевидно, других кандидатов не нашлось. Джессу ужасно не хотелось унижать шерифа, но в этот момент они находились в положении псов, обнюхивающих друг друга перед дракой. Чем раньше один из них повалится лапами кверху и признает себя побежденным, тем скорее они смогут перейти к делу.
— А я не дам разрешения, — вызывающе отрезал Джесс, откинувшись на стуле, скрестив руки на груди и задрав ноги на стол.
Может, он что-то упустил? Может, еще что-то следует сделать, чтобы выглядеть законченным хамом? Он бы сплюнул на пол, но тогда Хэму пришлось бы за ним подчищать.
— Вы допрашиваете всех, кто приезжает в ваш город? Это не больно-то гостеприимно, шериф. Я бы даже назвал это открытой враждебностью.
Ливер громко сглотнул.
— Я просто хотел поинтересоваться, надолго ли вы здесь задержитесь.
— Еще не решил. Милый городок, Приятные люди. Может, я тут осяду. Уйду на покой, куплю себе домик с белым заборчиком. Буду выращивать цветочки.
Кто-то хихикнул, кто-то за соседним столиком прямо-таки прыснул со смеху. Щеки шерифа Ливера приняли аппетитный оттенок кизилового варенья.
— Могу я, — он снова откашлялся, прикрывая рот рукой, — могу я спросить, зачем вы здесь?
