Маргарет Джордж - Дневники Клеопатры. Книга 2. Царица поверженная
Тем не менее мне казалось, что здесь слишком тихо. Может быть, причина была в том, что с одиннадцати лет меня сопровождали беспрерывной чередой интриги, бунты, междоусобицы, заговоры и войны, а теперь вдруг настала нормальная жизнь?
«Разве не чудо, что ты — царица независимого Египта и твои права никем не оспариваются? Ты сидишь здесь и безмятежно вкушаешь вечернюю трапезу, — говорила я себе, как строгий учитель непонятливому ученику. — Ты, не кривя душой, можешь заверить Птолемея, что отравленного хлеба на его стол не подадут никогда. Твоя страна живет в мире и процветает. Чего еще желать правителю? И у кого из царей при вступлении на престол было меньше шансов достичь этого, чем у тебя?»
— Это мандрагора, — долетел до меня конец фразы. За столом шла беседа, а я не слышала ни слова.
— Почему ты говоришь сама с собой? — спросил Птолемей. — Я вижу, что твои губы шевелятся. А нас ты не слушаешь!
— У меня мысли блуждают, — призналась я. — Я словно еще на борту нашего корабля.
Хармиона бросила на меня сочувственный взгляд. Она понимала, о чем я говорю. Это не имело отношения ни к волнам, ни к тому, что я отвыкла ходить по твердой земле.
— Я-то думал, что ты рада убраться со старой посудины! — воскликнул брат. — Расскажи-ка им о мандрагоре и о том растении с мохнатыми цветками, что способно скрутить тебя и завязать в гордиев узел.
— Он слишком увлекся ядовитыми растениями и совершенно не обращал внимания на целебные, — посетовала я. — Насчет гордиева узла ты сам придумал, Олимпий такого не говорил.
— А зря! — заявил Птолемей, ковыряясь в тарелке. — Вообще-то от всего этого я потерял аппетит.
— Кстати, — вспомнила я, — нам нужно вернуть царских дегустаторов. По обычаю, перед тем как подать царю пищу, ее пробовали особые слуги — не отравлена ли. Работа нетрудная, но нервная. После выхода в отставку дегустаторы, как правило, предавались безудержному обжорству. В наше отсутствие эту должность во дворце упразднили, но теперь пора ввести ее заново.
— Да, моя госпожа, — согласилась Ирас. — Многое нужно сделать теперь, когда ты вернулась домой навсегда.
Вернулась навсегда. Но почему же мир и мое прекрасное царство кажутся мне пустыней? Я вижу перед собой людей, и все они ищут заботы, убежища или защиты. Я помогу им… И пусть они никогда не узнают, какой беззащитной чувствует себя порой их защитница.
После ужина я попросила Мардиана прийти ко мне, чтобы поговорить с глазу на глаз. Когда он вошел в комнату, я так обрадовалась ему, что чуть не рассмеялась. Как уже отмечалось, он располнел, и в нем отчетливее угадывался евнух. Меня это не радовало, но тут уж ничего не поделать: я не могла запретить ему объедаться лакомствами — ведь он не имел иных радостей плоти и хоть чем-то должен был компенсировать тяжкое бремя управления страной, два года лежавшее на его округлившихся плечах. В отличие от множества других вельмож и чиновников, он вознаграждал себя яствами со стола своего правителя, а не деньгами из его казны.
— Дорогой Мардиан, у меня нет слов, чтобы выразить, до чего я счастлива иметь такого помощника, как ты. Мне на редкость повезло.
Его широкое квадратное лицо озарилось улыбкой.
— Это ответственное поручение весьма почетно, и я с гордостью взялся за него, — промолвил он в ответ, усаживаясь на указанное мною место. — Однако твое возвращение, помимо прочих чувств, вызвало у меня облегчение.
Он устроился удобнее, расправил складки своего одеяния и скрестил ноги в усыпанных самоцветами сандалиях.
— Сирийские, новый фасон, — с лукавой улыбкой пояснил он, заметив мое внимание. — Купцу пришлось уступить мне одну пару как часть пошлины.
Да, его сандалии выглядели великолепно. Они навели на мысль о строгой простоте обуви римлян, но тут мне вспомнились «надстроенные» сандалии Октавиана, и я рассмеялась.
— Тебе они подходят.
Мардиану, человеку довольно-таки рослому, не было нужды утолщать подошвы, а вот бедняга Октавиан, увы, явно недотягивал до египетского евнуха.
— А твой наряд с бахромой тоже, надо думать, нового фасона?
У нас на Востоке мода никогда не стоит на месте.
— О, он вошел в моду в прошлом году, — сказал он. — Говорят, будто бахрома позаимствована из Парфии. Но мы, конечно, этого не признаем!
— Я совсем отстала от моды. Надо обязательно обновить гардероб.
— О, такое задание я выполню с удовольствием.
— По-твоему, это приятнее, чем корпеть над донесениями и принимать послов?
— То, что у тебя хватает духа выносить все утомительные церемонии, делает тебя хорошей царицей.
— Мардиан, — серьезно сказала я, — мне нужно узнать, как здесь воспринимали мое отсутствие.
Я верила, что услышу искренний ответ.
— Во дворце? А почему…
— Нет, не во дворце. В Александрии и в Египте. Я знаю, ты в курсе всех толков, и твоя семья живет в Мемфисе. Что думали люди.
— Они гадали, вернешься ли ты, — без обиняков ответил он. — Они думали… они боялись, что ты останешься в Риме, и такова будет плата за независимость Египта.
— То есть что Цезарь задержит меня в качестве пленницы?
Он решительно возразил:
— Нет, конечно нет. Просто многие полагали, что сенат переменчив и ты не покинешь Рим, чтобы не потерять возможность влиять на ситуацию.
— А что они думали о моей связи… о моем браке с Цезарем?
Он пожал плечами.
— Ты знаешь египтян, да и греков. Они прагматики и поэтому сочли, что ты поступила разумно и правильно, выбрав победителя, а не проигравшего в гражданских войнах.
Да, это римляне помешаны на морали, а у древних народов Востока больше мудрости.
— Хорошо, что хоть здесь к моим действиям относятся с пониманием. Ты представить себе не можешь, Мардиан, каково два года жить среди людей, которые только и делают, что судят, оценивают, читают нравоучения, поучают и осуждают. Это угнетает куда больше, чем тамошний климат с его унылой серостью.
Я, кажется, не вполне сознавала этот факт, пока не высказала его вслух. Теперь же от облегчения у меня едва не закружилась голова.
Мардиан фыркнул и поморщился.
— Ну что ж, зато теперь ты здесь, где мы понимаем тебя и ценим. Добро пожаловать домой!
Домой… Но почему, почему дом кажется мне таким странным?
— Спасибо, Мардиан, — ответила я. — Я все время тосковала по дому.
Он помолчал, словно раздумывал, продолжать ли разговор. Потом решился.
— Но я должен сказать тебе, что теперь, когда ситуация… изменилась, найдутся такие, кто сочтет твою политику провальной с точки зрения интересов Египта. Ты добилась многого, но в мартовские иды все это рухнуло, и мы вернулись к положению, в каком находились до прихода Цезаря. Кто теперь гарантирует нашу независимость?
