Нина Бомонт - Карнавал в Венеции
Это была неправда. Она слишком хорошо помнила то короткое время, когда они кочевали с цыганским табором. Она была там чужой, так же, как люди со светлой кожей, приходившие в табор, чтобы им погадали.
— У тебя глаза не такие, как у цыганки. Они цвета морской воды, освещенной солнечным светом. — Он налил себе еще вина и сказал: — За твои глаза, Кьяра.
Неожиданная мягкость в его голосе тронула ее. Что-то шевельнулось у нее внутри, когда она смотрела, как он подносит к губам бокал, как пьет вино. Она никогда не испытывала подобного, но интуитивно чувствовала, что именно так происходит, когда женщину охватывает желание.
Что это со мной? — в ужасе подумала Кьяра.
Лука увидел, как сверкнули ее глаза, и ему захотелось коснуться ее лица. Но тут дверь открылась, и в комнату вошла целая вереница слуг с ведрами воды и постельным бельем.
— Рико проводит тебя в твою комнату. Рико, это Кьяра. Она моя…
Кьяра гордо вздернула подбородок, ожидая услышать ненавистное слово.
— Моя гостья.
Глаза Кьяры округлились от изумления, но Лука уже отвернулся. Молча она последовала за Рико.
А Лука между тем, стоя перед зеркалом в резной золоченой раме, висевшим над камином, ждал, пока Кьяра покинет комнату. Боже, подумал он, разглядывая свое лицо, ну и разукрасила же она меня. Он потрогал царапины на щеке и пятна крови на разорванном кружеве рубашки. Лука рассмеялся. Не стоит чувствовать себя виноватым. Она достойный противник.
— Я оставил женщину одну, — объявил появившийся в дверях Рико. — Могу я теперь заняться вашими ранами, синьор?
Лука молча кивнул и начал раздеваться.
В камине бледно-желтого мрамора горел яркий огонь, но в комнате все еще было прохладно. Кьяра сняла с кровати синее шелковое покрывало и, завернувшись в него, подошла к окну.
Внизу темной лентой змеился канал. Лунный свет и отблеск факелов на стенах некоторых домов отражались в воде серебряными и золотыми бликами. Кьяра открыла окно, оказавшееся незапертым, и высунулась наружу.
Канал подходил к самой стене дома. От дома шел небольшой деревянный пирс, вдоль которого были вбиты полосатые столбы для швартовки. Одинокая гондола, покрытая парусиной, покачивалась на волнах.
— Здесь очень высоко. Не советую тебе прыгать.
От неожиданности Кьяра вздрогнула. Обернувшись, она увидела, как вместе с Лукой в комнату вошел слуга, поставивший на стол поднос с едой.
Когда слуга ушел, Лука, глядя в упор на Кьяру, повернул у себя за спиной в замке ключ и положил его в карман темно-синего шелкового халата.
Нетрудно было понять намерения Луки. Кьяра внутренне съежилась, но Лука оставался стоять у двери.
— Ну? — не выдержала она. — Теперь я достаточно чистая? — Не получив ответа, она добавила с нескрываемым вызовом: — Вот уж не думала, что для такого человека, как ты, это имеет значение.
Все еще не говоря ни слова, Лука подошел к Кьяре.
— И что же я за человек?
Внешне он был спокоен. Казалось, ему лишь интересно узнать, что она скажет, но Кьяра почувствовала, как им начинает овладевать гнев.
— Такой, каким я его видела сегодня вечером.
— Как ясновидящая?
Что, если он каким-то образом догадался, что ее внутреннее видение не совпадает с тем, что видят ее глаза?
— Нет. Мне нужны только глаза, чтобы понять, что это за мужчина, который вот так метит женщину. — Она закатала рукава ночной рубашки и протянула руки.
При виде синяков на ее запястьях Лука почувствовал отвращение к самому себе. Может, он и не убийца, как Маттео, но в его жилах течет та же дурная кровь.
— Прости меня, — сказал он и, подняв ее руку, прижался губами к багровым отметинам.
— Прекрати, — прошептала она, чувствуя, что получает удовольствие от его прикосновений, и ненавидя себя за это. — Что ты делаешь?
— Стараюсь унять боль. Пытаюсь извиниться. Желаю загладить вину. Приношу покаяние. Выбирай, что тебе больше нравится. — Он поднес к губам другую руку.
— Не трогай меня.
— Этого не было в моем перечне, — улыбнулся Лука. Глядя ей в глаза, он провел языком по синяку.
— Не надо.
— Не надо чего? Трогать тебя? Целовать?
Его дыхание словно ласкало ее кожу. Как ей могут нравиться поцелуи этого человека, если сам он вызывает у нее ужас и отвращение?
— Ничего не надо. Отпусти меня.
— Я тебя не держу, а всего лишь к тебе прикасаюсь. — Он прижался губами к тому месту на запястье, где бился пульс, и был вознагражден, почувствовав, как учащается его биение. — Ты можешь отойти в сторону, только и всего.
Значит, она не пленница. Но она пленена. Ее пленили его прикосновения, его теплый взгляд, обещающий все земные наслаждения.
Он, верно, продал душу дьяволу, подумала Кьяра, а взамен овладел наукой соблазнения. Ведь она знает, что он способен на самые что ни на есть гнусные поступки.
Лука наблюдал за тем, как изменилось выражение ее лица. И хотя острое желание пронзало его так же, как час назад пронзил ее кинжал, он отступил. Это будет нелегко, подумал он. Но она того стоит.
— Рико принес еды. Иди сюда. Ты, должно быть, проголодалась. Я так просто умираю от голода.
Глава пятая
Как только запахи изысканных яств долетели до Кьяры, она едва удержалась, чтобы не броситься к столу и не начать пригоршнями запихивать себе в рот еду. Если не считать куска хлеба с сыром, съеденного еще на барже, которая доставила ее в Венецию, и яблока, украденного с лотка уличного торговца, она уже три дня ничего не ела.
Девушка была просто зверски голодна, но заставила себя чинно сесть за стол и взять лишь кусок хлеба.
Лука наблюдал, как она отламывает маленькие кусочки, и понял, что такая размеренность свидетельствует либо о страшном голоде, либо об умении сдерживаться.
Он подошел к ней сзади и накинул на нее покрывало, на сей раз позволив своим рукам немного задержаться на ее плечах.
— Здесь все еще холодновато. В этой комнате давно никто не жил.
Кьяра подтянула покрывало.
— То есть ты не каждую ночь приводишь сюда женщин? — бросила она через плечо.
— Нет. — Лука сел за стол и, чтобы чем-то занять руки, взял кусок сыра. — Будь ты и впрямь ясновидящей, ты бы меня об этом не спрашивала.
— Я не растрачиваю свой дар на то, что не имеет значения.
— Понятно. — Усмешка тронула его губы. — Стало быть, узнать о жизни нескольких праздных господ было для тебя важно.
— Мне нужны были деньги.
— Для чего?
Для моей сестры. Для Донаты, которую ты изнасиловал и лишил разума! Эти гневные слова чуть было не сорвались с языка Кьяры, но она лишь пожала плечами.
