Анри Ренье - Шалость
Таковы были почтенные и успокоительные соображения, которые призвал он себе на помощь, когда решил переселиться в Эспиньоль, ибо так же, как и к женщинам, возымел отвращение к Парижу, куда ничто не могло заставить его вернуться, даже свадьба брата, г-на де Морамбера. Г-н де Вердло послал ему извинение в том, что не может прибыть лично. Он удовольствовался тем, что поздравил г-на де Морамбера с исполнением долга перед их семьей, и сердечно возобновил свои поздравления, когда г-жа де Морамбер произвела на свет двух сыновей, дающих уверенность, что линия рода не прервется. Таким образом, г-н де Вердло считал себя дважды избавленным от брака — во-первых, своим нерасположением к подобному состоянию, во-вторых, тем, что его брат уже выполнил необходимую заботу по продолжению рода. Г-н де Вердло будет способствовать поддержанию их родовой чести, сберегая свои богатства для племянников, так как нельзя было рассчитывать на то, что им может что-либо оставить г-н де Шомюзи. К тому же поведение г-на де Шомюзи возмущало г-на де Вердло.
Годы шли и ничего не меняли в создавшемся положении. Если с течением времени г-н де Вердло и перестал испытывать сердцебиение, сжимавшее ему горло, когда он думал о чувственных увлечениях г-на де Шомюзи, то все же он решительно и твердо продолжал оставаться холостяком. Его удаление от любви и от женщин проявлялось по отношению к ним в осторожности, для которой даже дружеское чувство казалось уже подозрительным. Подобное недоверие не мешало, впрочем, г-ну де Вердло говорить с женщинами всегда вежливо и любезно, но не без некоторого затруднения Присутствие особ иного пола не причиняло ему видимого неудовольствия, но держало его в некоторой боязливости. Даже невестка не могла заставить его выйти из этого состояния. Г-н де Вердло оставался при своем мнении. Упразднив любовь в своей жизни, он заменил ее религией и пристрастием к вкусной еде. Г-н де Вердло был набожным человеком, и в мыслях и на деле, и это скрашивало ему жизнь. Вкусный стол равным образом занимал важное место в его заботах. К этим двум удовольствиям он присоединял еще занятие садоводством, легко выращивая различные культуры растений и особенно преуспевая в пересадке черенков. Страх к женщинам не сделал его ни сатириком, ни брюзгой. Все же воспоминания предупреждали его о том, что если время и смягчает остроту прежних чувств, то стереть их окончательно оно не в состоянии. Вдали от женщин, огражденный от их вторжения одиночеством, он вел спокойную и хорошо устроенную жизнь, посвященную заботам о здоровье, о соблюдении привычек, о поддержании в порядке домашнего хозяйства. Много раз он оказывал гостеприимство своему брату де Морамберу и его супруге, которые приезжали к нему в деревню. Когда старшему сыну г-на де Морамбера исполнилось девять лет, а младшему восемь, отец повез их к г-ну де Вердло, чтобы познакомить его со своими будущими наследниками. Г-н де Вердло принял племянников с удовольствием и состраданием. Пусть дети находятся еще в невинности своего юного возраста, — разве не обречены они впоследствии испытать на себе шипы плотского вожделения? Как и другие, они должны будут подчиниться нескромным и распутным посягательствам. Страсть заставит их сделаться любовниками. Найдут ли они в себе силы защититься от нее, будут ли настолько разумными, чтобы не уступить ее коварным соблазнам? У демона любви бесконечное количество уловок. Г-н де Вердло с жалостью рассматривал юных де Морамберов, которым сшитые по моде камзолы придавали вид маленьких мужчин, хотя щеки их и были вымазаны сладким кремом торта, а животы набиты пирожками. Удовольствуются ли они этими вполне простительными увлечениями, а также тем, что им с этого дня будет предоставлено в Эспиньоле: рыбной ловлей в пруде и игрою в мяч на аллеях парка?
Как бы ни было жалко г-ну де Вердло провожать племянников, все же он не испытал никакого желания последовать за ними в Париж, чтобы вернуть визит их родителям. Мысль увидеть столицу наполняла его ужасом. Ему казалось, что отвратительный призрак г-жи Вернон схватит его там за горло, чтобы уложить заживо на ложе пыток и потом лечь с ним рядом. Думая об этом, г-н де Вердло дрожал с головы до ног.
Париж казался ему проклятым местом, гибельной бездной. Не занимают ли там женщины всех тротуаров? Ими кишат улицы, бульвары, театры. Они выставляют там напоказ румянец своих щек и белизну груди. Их прелести видны каждому во всем их бесстыдстве; они подчеркивают свою соблазнительность всеми средствами кокетства и всеми ухищрениями моды. Они торжествуют в великолепии своего могущества. Они пропитывают воздух своими духами, наполняют его стрекочущими голосами, отравляют важничаньем, манерами, жеманством. Там они — чума и яд. Любовь во всех ее видах — их постоянное дьявольское занятие. Они не устают расстилать там свои сети, чтобы ловить в них несчастных, которых неблагоразумие толкает в эту достойную презрения западню. Все это вызывало в воображении бедного г-на де Вердло ужасную картину, при виде которой туманилось его округлое и пухлое лицо. Но его парижские страхи этим не ограничивались. Г-н де Шомюзи, его брат, внушал ему не меньшие опасения. Даже при одном рукопожатии этого распутника г-ну де Вердло казалось, что смертельный ужас поднимается до самого сердца. Разве не был г-н де Шомюзи весь проникнут любовью и сладострастием, разве не носил он в себе заразы? Не отдавал ли он любви всех своих сил, не был ли он покорным рабом своих желаний, вопреки своему сердцебиению и тучности? Он удовлетворял эти желания, следовал за ними туда, куда они его вели, с чудовищным цинизмом и полнейшим презрением к их низости. Любовь наполняла его мысли, жесты, действия, плоть, кровь, все его существо и, без сомнения, даже сны. Для г-на де Вердло г-н Шомюзи был чем-то вроде зачумленного, чье присутствие распространяло пагубные семена. Г-н де Вердло не мог представить его себе иначе, чем в самых похотливых позах и положениях, тех страшных позах, на которые обрекается тело поисками наслаждения. Эти образы повергали в смятение и столбняк бедного Вердло и заставляли проходить вблизи него сжигающее и неистовое дыхание демона плоти Чтобы освободиться от искушения, он прибегал к молитвам об избавлении от брата, погрязшего в разврате и разгуле, одна мысль о котором приносила с собою вихрь смятения и порока. Что бы только было, если бы он сам подчинился этому сообщнику греха! Г-н де Вердло крестился заранее и, чтобы отвлечься от этого бреда, уходил в сад подышать свежим воздухом.
III
Замок Эспиньоль, где барон де Вердло имел свое пребывание, перешел к фамилии Ла Эрод по линии тетки, Жанны д'Эспиньоль. Эту тетку, о которой в округе сохранилась полная уважения память, г-н де Вердло не знавал лично Добрая старая дева д'Эспиньоль заслужила широкую известность своей благотворительностью и благочестием. После ее смерти замок оставался пустым вплоть до того дня, как г-н де Вердло укрылся туда от своей плутократической Венеры, которой был обязан столь прекрасным уроком любви. По прибытии в свое владение он нашел его в весьма разрушенном состоянии; первый вечер, который он там провел, показался ему довольно печальным. Когда он покинул постель, где прятался, весь потрясенный недавним событием, ему пришлось обедать между двух канделябров за хромым столом в большой зале второго этажа, обставленной старинными сундуками и обитой зеленым сукном, которое порядком изгрызли крысы; и все же, поедая деревенский суп, тощего каплуна и скудные овощи, приготовленные женою управляющего, он испытывал чувство удовлетворения, освобождения и безопасности. Эта ужасная любовь, в образе повелительной и склонной к представителям кулинарии любовницы, не придет за ним сюда, в отдаленное убежище, где он будет наслаждаться спокойным сном в широкой одиночной постели под охраной тяжелых засовов и крепких ставней. Обход замка еще более укрепил в нем это впечатление безопасности. Замок был расположен на довольно большом расстоянии от двух деревень: Верхняя Эспиньоль и Нижняя Эспиньоль, из которых каждая едва ли насчитывала десяток домов. Чтобы попасть в замок, необходимо было проехать Нижнюю Эспиньоль. Своротив с большой дороги в местности под названием Гранжетт, направлялись дальше по отделяющейся отсюда аллее. Двойной ряд вязов замыкался полукругом, огороженным цепями, протянутыми от тумбы к тумбе, в конце которых, в довольно высокой стене, виднелись ворота, окаймленные колоннами, на которых стояли большие шары с розетками наверху. Через эти ворота попадали во двор замка. Справа тянулись службы: конюшни, каретные сараи, прачечные. Налево стена примыкала к толстой угловой башне, продолженной низким строением довольно дряхлого вида, образующим прямой угол со зданием в глубине двора, прямо против входа. Это здание с острой крышей и высокими трубами, выстроенное из камня и кирпича, составляло главную и самую новую часть замка. Сзади оно возвышалось над террасой, откуда можно было спуститься в обширный парк, к которому слева примыкал пруд, обмывающий подножие старинной части замка и отражающий толстую угловую башню. Все это находилось в довольно сносном состоянии и легко могло быть приведено в порядок. Сады также нуждались в приведении в должный вид: там не было недостатка во фруктовых деревьях, и нужно только их подстричь, чтобы придать им правильную форму. Пруд, по количеству водящейся в нем рыбы, оставлял желать лучшего. В случае необходимости ее, впрочем, можно было доставлять из расположенного в шести милях отсюда маленького городка Вернонса, где имел пребывание уездный суд и где находились нотариальная контора и военное управление. Внутренность замка гораздо больше пострадала от запущенности, которой он был так долго обречен. В помещениях, выходящих на пруд, сырость попортила обои, а мох покрыл плиты и своды низеньких комнат. Каменное здание, впрочем, еще можно было кое-как приспособить для жилья. Этим в первую очередь и занялся г-н де Вердло. Затем, мало-помалу, он заботливо принялся ремонтировать дом и обставлять его мебелью, пользуясь всем, что можно было найти под рукой, и прикупая недостающее. Эти хозяйственные хлопоты создали из Эспиньоля весьма приличное имение с садом, не столь приятным, сколь полезным, находящимся в хорошем состоянии и приносящим некоторый доход. В той части его, которая была предназначена для прогулок, г-н де Вердло вырыл бассейн, куда отводился избыток воды из пруда, и замкнул его в рамку газонов. В парке можно было видеть и искусно разбитые лужайки, и посыпанные песком аллеи, и подстриженные тисы, и маленький лабиринт, и место для игры в мяч. Посередине солнечные часы отмечали время. Направо к ним примыкала аллея из грабин, обрывающаяся рвом. Позади служб расстилался огород, полный плодов и овощей. В таком расположении парка г-ну де Вердло больше всего нравилось то, что все в нем было согласовано с требованиями удобства. Г-н де Вердло, повинуясь некоторому перерождению, удаляющему его от всего, что обычно доставляет удовольствие общительному характеру, отказался от всякого общества за исключением своего собственного и сделался сам для себя единственным своим занятием, единственным развлечением, что в общем делало его годы легкими, а время коротким. Любовь к женщинам он заменил любовью к самому себе, вовсе этого не замечая, ибо эгоизм принимает различные облики вплоть до того, что способен быть слепым. Будучи несколько преувеличенно добр с самим собой, г-н де Вердло был таким же и по отношению ко всем другим людям вследствие природной мягкости своего характера. Поэтому в тот день, о котором идет речь, он совершенно не показывал нетерпения, когда мальчик-слуга, которому он позвонил, медлил принести в камин еще одно полено.
