Анри Ренье - Шалость
Однако эти предупреждения не оказались излишними, потому что в один прекрасный день его подняли в полубессознательном состоянии у двери подозрительного кабачка на набережной Рапэ. Он так никогда и не сознался, каким образом попал в засаду.
Даже столь неприятное приключение не могло приостановить любовных поисков г-на де Шомюзи, и он продолжал отдавать им все свои силы. Кроме обладания женщинами, г-н де Шомюзи не имел никаких потребностей. Он ограничивался тем, что чисто и прилично одевался и поддерживал едой и питьем свои силы настолько, чтобы они обладали известными способностями и были расположены к наслаждениям. Исполнив это, он охотно распределял свои деньги между теми, кто их добивался, обменивая некоторую часть своего золота на удовольствия, которые ему охотно всегда и предоставлялись. Г-н де Шомюзи был лучшим из людей и самым благородным из любовников. Он не искал гордости быть любимым ради себя самого, полагая совершенно естественным, что люда могут извлекать выгоду из его пристрастия к любви, в чем Нельзя усмотреть никакой неблагодарности или неделикатности. Он охотно предоставлял свой кошелек в распоряжение своих подруг, оставляя для себя только действительно самое необходимое. У него никогда не было ни кареты, ни слуг, ни благоустроенного жилища. Он довольствовался наемной комнатой и случайной прислугой. Он привыкал жить в гостинице или на постоялом дворе, меняя их только для того, чтобы быть поближе к кварталу, где обитала очередная любовница. Там снимал он себе помещение, куда и перевозил весь скарб. Хорошая комната и небольшой кабинет с отдельным входом его вполне удовлетворяли. При таком образе жизни он наслаждался полной удобств свободой и называл трактирщиков города Парижа самыми приятными людьми на свете. К тому же он старался сидеть дома как можно меньше, будучи по природе ротозеем и бездельником. Ему нравились все парижские зрелища и он утверждал, что нет лучшего места для «охоты», что нигде еще не приходилось ему встречать в таком изобилии и разнообразии лакомой «дичи». Однажды, когда невестка, г-жа де Морамбер упрекала его за разгильдяйство и разврат и предсказывала, что в один прекрасный день его найдут мертвым на тротуаре после какого-нибудь любовного безрассудства, он ответил ей, что не видит «ничего смешного в том, чтобы умереть так на улице, только бы это не было сделано нарочно». Г-жа де Морамбер в ответ пожала плечами, но г-н де Шомюзи своего мнения не изменил. Так и жил он, счастливец, в непрестанных наслаждениях, пока не достиг пятидесятилетнего возраста и не заметил, что природа советует ему щадить свои силы.
Но если г-н де Шомюзи избрал этот странный образ жизни в силу своего влечения к женщинам, его другой брат, барон де Вердло, по причинам, равным образом достойным внимания, вел себя совершенно иначе. Как и продолжал оставаться холостяком. Это обстоятельство заслуживает пояснения. Весьма невысокого роста, не такой представительный, как г-н де Морамбер, менее дородный и крепкий, чем г-н де Шомюзи, г-н де Вердло являл зрелище приятной округленности. Пухлое тело, слегка простоватое лицо придавали ему довольно милый вид. Руки у него были довольно жирные и белые, ноги короткие. Доброта и учтивость, скользящие в его чертах, заранее располагали в его пользу. В юности, благодаря свежести кожи, он был хорошеньким мальчиком, и это достоинство, которое за ним все признавали, решило его судьбу. В девятнадцать лет он привлек внимание жены банкира Вернона, которая стала впоследствии такой известной банкроткой. Эта г-жа Вернон, пышная телом, очень смуглая, с ослепительно белыми зубами, придававшими ей вид людоедки, воспылала безумной страстью к «маленькому Вердло». А он, скромный и наивный, польщенный чувствами, которые внушил, покорился этой страсти с тщеславием и почтительностью. С той минуты для боязливого и неглупого мальчика началось ужасающее существование. Г-жа Вернон была привязана к нему таким ожесточенным безумием, что сделала из него свою вещь, свое достояние, свою забаву, деспотически управляя каждым его действием. Бедный «маленький Вердло» не мог вздохнуть без согласия на это своего тирана. Она одевала его, кормила, прыскала духами по своему вкусу, налагала на него, в зависимости от своего настроения, воздержание или бурные проявления страсти и доходила до того, что в определенные часы заставляла принимать слабительное, с тем чтобы самой присутствовать при его действии; женщина решительного характера, она мучила несчастного самым страстным, самым жестоким деспотизмом.
Четыре года, которые провел неудачливый Вердло в этом положении любовника, были четырьмя годами непрестанного рабства и непрерывной страсти, к чему он оказался совершенно неспособным. Ему не только нужно было находиться, и душой и телом, в полном распоряжении этой требовательной и ненасытной любовницы, но еще и подвергать себя самым разнообразным и рискованным испытаниям. Бедному Вердло выпало на долю немало ужасов. Он должен был карабкаться по веревочным лестницам, пробираться по тайным переходам, влезать на балконы, пользоваться воровскими ключами и отмычками, подвергать себя риску собачьих челюстей и сторожевых алебард, прятаться под кроватью, сидеть запертым в шкафу на хлебе и воде, совершать всевозможные подвиги, которые вызывали в нем дрожь и покрывали его холодным потом. При таком образе жизни он чах на глазах, не смея протестовать и искать освобождения, ибо трепетал от ужаса перед этой гордой победительницей, которая привязала его к своей триумфальной колеснице. Он, вероятно, и умер бы в таком положении, если бы одно неожиданное обстоятельство не освободило его от этого рабства. Однажды утром, когда он, повинуясь приказанию, явился в дом г-жи Вернон, его встретило там большое смятение. Резкие крики наполняли воздух. Это вопила г-жа Вернон, которую бил толстой палкой ее муж. Г-н Вернон, неожиданно вернувшийся из путешествия, только что застал свою жену в объятиях поваренка, сохранившего из всего поварского наряда только белый колпак на голове. Поваренок изо всех сил трудился над своей дамой, для которой четырнадцатилетний возраст этого мальчишки заставлял забывать уже ленивые страсти г-на де Вердло. Это и навлекло на г-жу Вернон наказание палкой, заставившее ее выть на полу, в то время как маленький любовник, подобающим образом высеченный, с плачем натягивал свои штаны. При этом зрелище г-н де Вердло пустился в стремительное бегство. Вернувшись домой только для того, чтобы захватить кошелек с золотом, он на неказистой лошади, удваивая подачки на каждой почтовой станции, поскакал без оглядки в свое поместье Эспиньоль, куда и прибыл, задыхающийся, разбитый, чтобы сейчас же слечь в постель и не выходить из нее чуть ли не целый месяц, живя на пище Св. Антония. После этого путешествия и испытания, которое выпало на его долю, он навсегда сохранил на своем пухлом лице растерянное выражение. У него остался также болезненный страх к женщинам и непреодолимое отвращение к любви. Дрожа под одеялами, он клялся, что никогда не разделит ни с кем своего ложа. Он раз навсегда отказался от утех плоти и огня страстей. Он испытал их однажды, и он больше к ним не вернется, даже для законного супружества. Сколько бы ни убеждали его Венера, три грации и девять муз, он никогда бы не согласился избрать себе подругу, принадлежащую к этому страшному полу, о котором он, на свое несчастье, получил такое хорошее представление. Чтобы избежать всякого риска в подобном деле, он твердо решил не допускать к себе близко никого из этих проклятых самок. Отныне ни одной из них, кто бы она ни была, не удастся сломить его предубеждение. К тому же, лишая себя таким образом любви, он не испытывал никакого сожаления. Мысль о том, что рядом лежит женское тело и что его можешь коснуться, наполняла его сердце отвращением. Что может быть более отталкивающим, чем ласки и объятия, предшествующие наслаждению, чем поцелуи, его вызывающие? Каким образом могут два разумных существа сплетаться вместе и как бы терять сознание? Переносима ли, по совести говоря, женщина, если она раздета и не старуха; не является ли ее единственно приемлемым украшением тень усиков на верхней губе и несколько волосков на подбородке?
