Жюльетта Бенцони - Маньчжурская принцесса
Любопытно, что жуткая усталость, которую она испытывала после вскрытия письма, да к тому же усугубленная бессонной ночью, вдруг оставила ее. Необходимо было принять решение, и быстро! Чем жаловаться на отсутствие Эдуарда, вызванного в Ниццу к изголовью больной матери, лучше правильно воспользоваться этим.
Безусловно, о возвращении в Китай не может быть и речи, но доставить императрице, доброе отношение которой она не забыла, настоящую радость ей хотелось тем более что она не видела ничего предосудительного в том, чтобы пойти и забрать в доме напротив, где располагался музей Чернуччи, один из священных предметов. По сути, этот дом был домом вора, пусть уже умершего, но все равно вора.
Орхидея решила, чем раньше она осуществит задуманное, тем будет лучше. Итак, у нее было всего четыре дня на осуществление этого мероприятия. Затем на вокзале в Марселе она передаст человеку, который будет ее там ожидать, упомянутый предмет. После чего нужно будет спешно вернуться первым же поездом. Позавчера, когда Эдуард уезжал, он сказал, что будет отсутствовать около недели. Этого было вполне достаточно, чтобы успокоить раздраженное сердце Тсю-хи, которая, может быть, согласится после этого оставить их в живых, ее самое и ее горячо любимого мужа. Если небо будет благосклонно к ней, может, ей удастся добавить еще один-два предмета к застежке Кьен Лонга. Это лишь порадует старую государыню еще больше.
Мысль о том, что в момент ограбления она может быть поймана с поличным и арестована полицией, а затем препровождена в тюрьму, даже не пришла ей в голову. Во-первых, она прекрасно помнила уроки «ловкости рук» в «Красных фонариках», а все, что она делала, было во имя восстановления справедливости: вернуть своей отчизне часть из ее разграбленных богатств... Какая задача!
Решение принято, и, наконец, утомленная Орхидея сумела заснуть.
Во второй половине дня она одела теплое шерстяное платье темно-синего цвета из шотландской шерсти и шубу, подбитую мехом куницы, обулась в теплые ботинки, завершив свой туалет голубой фетровой шляпой с узкими полями, и накинула густую вуаль, предназначенную для защиты от ветра и чужого любопытства, надела на шею большую меховую муфту на серебряной цепочке, засунула туда руки в перчатках из шведской тонкой замши и объявила, что собралась на прогулку в парк.
– Мадам не боится простудиться? – спросил Люсьен своим напыщенным тоном. Казалось, он ставил ударение на каждом гласном звуке.
– Нет, нет... Я приехала из страны, где зима гораздо более суровая, чем здесь, а мне просто необходимо подышать свежим воздухом.
Мысль о парке возникла сама собой. Было бы верхом глупости идти в музей прямо, перейдя через проспект. Она пойдет туда рано и не вернется сразу домой, а прогуляется немного по бульвару Малерб, прежде чем пойти к себе.
Наутро снова выпал снег. Он одел деревья и припорошил следы прогуливавшихся накануне. Белый наряд вокруг был очень красив, тишина окутывала сад, мало кого можно было встретить по такой погоде. Орхидее хотелось, чтобы их было еще меньше и чтобы она могла как можно лучше воспользоваться моментом, когда вокруг было пусто и когда она должна была собраться с силами.
Возле Навмахии она узнала няню и малыша их соседа, шотландского банкира Конрада Джеймсона, но подавила в себе желание подойти к мальчугану. Ей очень нравились его черные кудряшки под морской береткой и его большие темные глаза. Она не могла смотреть на него и не думать о своем ребенке, которого бы хотела подарить мужу. К сожалению, боги, кажется, не очень торопились с тем, чтобы их брак принес плоды, и, думая, что они наказывают ее за то, что она приняла Христа, Орхидея погружалась часто в грустные размышления, несмотря на слова утешения, высказываемые Эдуардом по этому поводу.
– Иногда дети в браке появляются не сразу, а через много-много лет. Не стоит поддаваться отчаянию. Во всяком случае, я готов ждать...
На этот раз не нужно было, чтобы Джеми подходил к ней, как это он любил делать, несмотря на гневные гримасы своей гувернантки, и она удалилась. Час, когда она должна была исполнить свой долг, близился. Повернувшись на каблуках, она не спеша, но решительно направилась к старому зданию господина Чернуччи, прошла через подворотню, образованную двумя дорическими колоннами, поддерживающими балкон с балясиной, с одной и другой стороны которого, почти на высоте третьего этажа, сияли, как два желтых глаза, два медальона из золоченой мозаики. Там некогда жили Леонардо да Винчи и Аристотель.
Как-то она заставила Эдуарда пойти с ней в музей. Так хотелось, хотя бы немножко ощутить атмосферу родины. Попытка была совсем неудачной. Красивые античные вещи Китайской Империи, разложенные в ряд в темных витринах, произвели на нее такое впечатление, будто она видела заключенных, посаженных в клетку на посмешище и забаву черни. Даже те предметы, которые прибыли сюда из враждебной Китаю Японии, вызывали у нее жалость. Однако, обладая прекрасной зрительной памятью, Орхидея хорошо знала, где находится то, что она искала.
Несмотря на решимость, ее сердце сильно стучало, когда, взяв входные билеты, поднималась по большой каменной лестнице, ведущей на второй этаж, откуда открывалась огромная двухэтажная зала, освещение которой осуществлялось сквозь длинную стеклянную крышу. Там находился главный экспонат: большая статуя Будды, привезенная Чернуччи в 1868 году из одного из токийских кварталов. Впрочем, здесь все было честно: в то время храмы, отделенные от Империи декретом, распродавали свои сокровища, чтобы выжить. Во время первого посещения музея Эдуард довольно детально изложил данный вопрос, в то время как Орхидея испытывала мучительную боль, видя Будду, пусть отлитого даже из японской бронзы, стоящего на цоколе при отсутствии горящих свечей или ладанных палочек. Полное отсутствие благоприятного сумрака для отправления молитвы в этом огромном холодном зале: ничего кроме витрин! Она тогда вышла вся в слезах.
На этот раз необходимость требовала того, чтобы она туда вернулась вновь. Случилось так, что от этого зависела жизнь Эдуарда и ее собственная, ее смелость решала все... Она спокойно, как простая посетительница, вошла в зал, через стеклянную крышу которого струился бледный дневной свет. Напротив огромной статуи, для тех, кто желал поразмышлять, стоял фетровый диванчик. Орхидея направилась прямо к нему и села. Любопытно, но белые иногда бывают до смешного деликатны.
Долгое время Орхидея сидела не шевелясь и смотрела на Будду, а тот, кажется, улыбался ей в ожидании подходящего момента. Музейный смотритель стоял, прислонившись спиной к дверному наличнику. Одет он был в голубую униформу и со скучающим видом посматривал вокруг. Орхидее, чтобы увидеть нужную застежку из бирюзы и золота, спокойно лежавшую среди других гораздо менее ценных экспонатов, разложенных, между прочим, без всякого вкуса, будто какой-то служащий музея взял их из кармана и просто высыпал в витрину, достаточно было лишь слегка повести глазами в сторону.
