Жюльетта Бенцони - Маньчжурская принцесса
На пароходе Эдуард оберегал ее от близкого контакта с другими пассажирами, нескромные вопросы которых могли бы ее шокировать. Из каюты они выходили только для того, чтобы погулять по палубе. Все время они проводили в постели, наслаждаясь друг другом, а время, остававшееся от любовных утех, Эдуард уделял европейскому воспитанию молодой супруги. Молодожены упивались необычайной атмосферой, которая, как правило, окружает большую любовь. А пассажиры за чаем и коктейлем шепотом рассказывали друг другу романтическую историю, в которую трудно было поверить, о дочери загадочной Цы Си, сражавшейся бок о бок со своим возлюбленным на баррикадах осажденного лагеря. Ходили слухи, что она обладает волшебными чарами и даже дала ему приворотное зелье в одном из подвалов тайного храма.
Разговоры ходили разные, но им никто не досаждал, и молодожены спокойно наслаждались своим медовым месяцем. Женщины горели желанием познакомиться с загадочной принцессой, чтобы узнать о секретах ее красоты, мужчины же охотно предавались мечтам о ней, пытаясь заглянуть за прозрачную пелену вуали, в которую она была завернута, когда муж выносил ее на руках на прогулку.
Если бы Орхидея не чувствовала себя настолько защищенной страстной любовью супруга, она обнаружила бы, насколько это тяжкое испытание, – внезапно попасть из одной цивилизации в другую. Все было совершенно внове, и все было странно!
Ну хотя бы европейские одежды. Конечно, за время пребывания Орхидеи в британской дипломатической миссии она в конце концов свыклась с западной модой. Однако когда встал вопрос о переходе к ней, то возникла иная проблема. Когда Орхидея находилась при дворе императрицы, она подчинялась правилам неизменного ритуала: после выхода из ванной служанка набрасывала на нее шелковое белье, пропитанное благовониями, затем ее облачали в длинное атласное платье, отороченное или нет мехом, в зависимости от времени года, и наконец сверху одевался вышитый муслиновый хитон. На ноги одевали шелковые белые чулки и маньчжурскую вышитую обувь с очень высокими двойными каблуками, находившимися посередине подошвы.
Теперь же, помимо белья, бывшего по-прежнему шелковым или из тонкого батиста, нужно было еще одевать панталончики, практическая польза от которых была весьма сомнительна из-за того, что они раздваивались, затем юбки, украшенные красивыми кружевами, впрочем, это не было неприятным! – и... белый атласный корсет, такой безобидный на вид, но по сути представлявший собой не что иное, как орудие пытки.
Эдуард решил произвести первую примерку лично. Посоветовав Орхидее ухватиться за одну из стоек каюты, поддерживавших потолок, он стал тянуть за длинные шнурочки. Воздушная и изящная от природы, его молодая жена почувствовала, что ее как будто бы пытаются разрезать надвое. Дыхание перехватило, красивые упругие девичьи перси, как ей казалось, поднялись до самого подбородка... Ну а талия, она, конечно, стала уже. Привыкшая к полной свободе своего тела, девушка запротестовала:
– Есть ли уж такая необходимость, чтобы я напяливала все это на себя?
– Да, душа моя, это необходимо. Будь ты принцессой или буржуа, все едино: если вы не носите корсета, то слывете женщиной дурного поведения.
Несколько успокаивающе действовали на новообращенную легкие и восхитительные ткани, однако проблемой оставалась обувь. Привыкшая к бархатным туфлям на войлочной подошве или к очень высоким башмакам, на которых женщины считали своим долгом двигаться как можно меньше, дабы уподобляться идолу, Орхидея нашла ужасными и очень неудобными ботинки и лодочки, и даже котурны с высоким каблуком, вынуждающим ходить на кончиках пальцев. Но ей так было приятно, когда Эдуард, преклонив перед ней колени, снимал их, ее так волновала та нежная ласка, которую она испытывала в этот бесконечно долгий и сладкий момент, когда он снимал с нее тонкие, как паутинка, вышитые шелковые чулки, что она к этому быстро привыкла.
Зато когда он захотел, чтобы она надела на званый вечер вечернее платье с большим декольте, она наотрез отказалась: сокровища ее красоты лишь для глаз супруга. Только куртизанки могут предлагать на всеобщее обозрение свои плечи и шею. На этот раз добиться уступок с ее стороны было невозможно. Впоследствии лучшие парижские портные состязались в изобретательности, создавая модели платьев для молодой мадам Бланшар, с декоративной отделкой вокруг шеи, к счастью, высокой и тонкой, из цветов, драгоценностей, кружев, тюля, полосок меха и муслиновых шарфиков, сквозь которые мало что можно было увидеть. Вот так за примерками и открытиями пролетело время, и морское путешествие подошло к концу. По сравнению с китайской деревней Франция показалась Орхидее удивительно богатой. Париж поразил своими размерами, высокими зданиями, к сожалению, одинаково серыми, великолепными дворцами, золоченой скульптурой, правда, часто непристойной! – и рекой с большими деревьями, растущими по берегам. Орхидея радовалась, что живет совсем близко от большого и красивого сада, в котором не хватало только живописного изящества пагоды или грота с шелковым навесом, какие были в Запретном городе, и внутри которых текли вдоль стен скрытые воды, заполнявшие бассейны, полные красной рыбы. Во время сильной летней жары придворные дамы и императрица любили уединяться там, чтобы заняться живописью, вышиванием или послушать музыку.
В парке Монсо, окруженном высокой черно-золотой металлической оградой, гуляли также и дети. Они катались на осликах или маленьких каретах, запряженных козочками. Одеты они были во все новое и красивое. Их сопровождали полные женщины в шляпках из муслина, натянутого на жесткий каркас, с длинными шелковыми ленточками сзади. Кто-то просто приходил посидеть на железных стульях, наверное, не очень удобных.
Хотя дом, куда Эдуард устроил свою молодую супругу, не был похож на дворцы ее детства и чтобы попасть туда надо было подняться по одной из тех мраморных лестниц, устланных коврами, к которым она не могла никак привыкнуть, он все равно очень понравился Орхидее...
...В камине осталась куча пепла и несколько раскаленных угольков, жара которых не хватало, чтобы поддерживать тепло в большой комнате. Орхидея почувствовала, что остывший воздух, всегда более холодный к утру, начинает постепенно проникать в помещение. Выросшая в суровом пекинском климате, с жарким летом и ледяной зимой, она не была мерзлячкой. Однако озноб пробежал у нее по спине и она поспешила вернуться в постель.
Любопытно, что жуткая усталость, которую она испытывала после вскрытия письма, да к тому же усугубленная бессонной ночью, вдруг оставила ее. Необходимо было принять решение, и быстро! Чем жаловаться на отсутствие Эдуарда, вызванного в Ниццу к изголовью больной матери, лучше правильно воспользоваться этим.
