Лариса Васильева - Граф салюки
На следующий день Сергей Иванович встретил Кукушкина на ужине у соседей. Тот как всегда раскланялся с ним преувеличенно любезно. «Так, — подумал Воронцов, — сейчас начнет лесок выпрашивать. Вот не отдам ему ни за что, чтобы не приставал, несносный человек». Для приличия нужно было бросить какую-нибудь незначащую фразу. Тут граф вспомнил о всаднице.
— Слышал, племянницу привезли? Не ее ли я давеча встретил верхом на каурой лошадке?
— Это у вашего Терсинского леска? (Все же вспомнил лесок, нашел случай!) Может и моя, — заулыбался Семен Семенович. — Племянница все грустит, осиротела, бедняжка, вот я и позволил ей кататься. А ей нравится это место. Поднимется на холм и стоит, любуется. Во Владимирской губернии, у нее на родине, таких картин нет. Там все больше леса стеной, а тут такой простор для глаз.
— Не опасно ли молодой девушке одной по полям ездить?
— Помилуйте, сударь, чего ж тут опасного? Лошадка самая что ни на есть смирная, а наездница она хорошая. С детства к лошадям приучена. Она у меня сама и оседлать сможет. — Семен Семенович считал, что врать надо как можно меньше, тогда ложь проще скрывать, не так будет заметна. Девчонка может проговориться, что приучена к хозяйственным делам, а он уж тут все и подготовил, удивляться никто не станет.
— Так ведь одна, вдруг лошадь поскользнется или бродяга какой обидит.
— Да у кого же рука поднимется? Она у нас такая милая, ласковая! Радость мне старику на старости лет. Вот уж истинно, не было бы счастья, да несчастье помогло. Своих детей Бог не дал, так хоть сирота душу мне порадует. — Разливался соловьем Семен Семенович, а про себя подумал: «Пронеси меня, Господи, избавь от такого счастья, иметь детей».
— Да рука, может, и не поднимется, а вот что другое — может, — захихикал постоянный спутник Кукушкина господин Федотов.
Граф терпеть не мог этого типа, а уж эта реплика и вовсе его покоробила. Он поклонился и отошел.
Семен Семенович был в восторге. На ловца и зверь бежит! Молодец, Варюха! А он-то думал, что ей надо быть повеселее. Но уж граф, небось, нажился с веселой да яркой. Теперь потянуло на скромненьких. Ишь, как обеспокоился о девчонке. Один раз встретил и запомнил. Вот тебе и крестьяночка! Ну что он за молодец, как славно придумал, похваливал себя Семен Семенович.
В тот же день он послал приглашение на обед Воронцову. Граф поторопился ответить согласием и посетил соседа. Отчего он вдруг пошел к Кукушкину, Сергей Иванович и сам не мог сказать. Не такой уж красавицей, была та девушка. Да и не разглядел он ее, как следует, за пару минут в поле. От нее повеяло свежестью, юностью, так ведь таких много. Но на обед он все же пришел. Девушка, убедился Сергей Иванович, точно та самая. Она была задумчива, грустна, на вопросы отвечала односложно, общества сторонилась.
Почему одни люди притягивают нас, а к другим мы остаемся равнодушны? Что в ее внешности заставило Воронцова поглядывать на нее во все время обеда? Когда, встав из-за стола, все вдруг принялись обсуждать крепостное право и вероятность его отмены, Варя отошла к окну и стояла там, глядя на голый сад. Воронцов подошел к ней. В этот момент господин Федотов громко возмутился:
— Я все понимаю, крестьяне тоже личности, все от одной праматери произошли, перед Богом все равны, но, объясните мне, как ходить в баню? Одному, что ли, без девок? А кто же меня тогда будет парить? И я кого буду «парить»? — Все расхохотались.
Граф заметил, как брезгливо передернулось Варино лицо.
— Вам не нравится этот спор? Вас не волнуют судьбы крепостных? Вы, наверно, не сталкивались с произволом помещиков в отношении крестьян, если у вас была порядочная семья… Конечно, для молодой девушки тема крепостничества далека. Но разве унылый пейзаж за окном интереснее?
— Мне неприятно слышать все это. Этот господин так вульгарен. Да и остальные не лучше, о крепостных говорят, как о скотине какой-то. А пейзаж за окном скучен, словно карандашный набросок картины, — нет яркости, красок…
— Что же, у вас на родине лучше были пейзажи и собеседники? — граф удивился такой смелости и резкости высказываний.
— Да, пейзажи точно лучше.
— Чем же? Зимой везде краски одинаковы: черная да белая. Везде такая картина.
— Вот и нет. Тут у вас даже не черные и белые, а бурые краски. Везде земля просвечивает. А у нас в эту пору уж снег по колено лежит, в сугробах утонуть можно, а деревья, ели в снегу стоят, словно в шубах. Небо синее, ели зеленые, белый снег на солнце сверкает — красота такая… У нас, точно, все ярче. Да и собеседники интереснее, может, и не умнее, но без всяких пошлостей.
— Как вы, однако, резко с нами разделались.
Графа заинтриговала девушка, прямолинейность ее суждений. А девушка сама не ожидала от себя такой смелости. Щечки у нее разгорелись, смотрит так возмущенно… Сергей Иванович залюбовался.
Он стал заезжать к Кукушкину. Тут уж, старый хитрец, в раж вошел, выписал рояль для Вари и краски с альбомами. Сергея Ивановича надо покрепче зацепить. Пусть увидит, какая она воспитанная, образованная, не только с лошадьми знается. Хотел даже ей камеристку нанять, но потом одумался: лишний человек — лишние уши и язык. Через пару месяцев к Варе вернулась ее природная живость. Внимание графа льстило ей, поднимало настроение. Да и Семен Семенович был доволен, стал лучше к ней относиться.
— Ты, Варька, чтоб не ошибиться, уж если придется что сказать, то говори так, как будто Илья Михайлович и Мария Федоровна твои родители. Но лучше о прошлом вообще не вспоминай. Родители умерли, горе у тебя, говорить об этом не можешь, ясно? — поучал он Варю.
Вот странно, думала она, столько лет мечтала называть Нестеровых своими родителями, мамой и папой, а теперь, когда они отказались от нее совсем, вдруг получила такое право. Как ей обидно казалось в детстве, что Николеньке можно бежать к Марии Федоровне пожаловаться, поплакать, а ей нельзя; что его Мария Федоровна всегда жалеет, а на нее может и прикрикнуть, чтобы не хныкала.
Имения графа и Кукушкина располагались совсем близко, пешком можно было дойти. И Воронцов зачастил в гости, а то гуляет по тропкам все поближе к березовой роще, воздухом дышит, то на лошади прокатится, да все там, где Варю можно встретить. Он все больше увлекался ею. Все-то ему нравилось в ней: и как танцует, и как безудержно смеется, и как играет на рояле — с душой, не просто по клавишам стучит, и с какой готовностью поддерживает любые забавы. Взялся снабжать ее нотами. Она была так молода, так бесхитростна, ее лицо освещалось такой радостью при его появлении, что впору было самому же ее предупредить: не выказывай, мол, так явно свои чувства. Ему хотелось защищать ее, опекать, и оттого нравилось, как заботится о ней Евдокия. Он и Евдокию оценил, увидев, как она одному хлыщу отпустила пощечину. Граф был случайным свидетелем того, как все тот же господин Федотов попытался обнять ее. Хоть и не жена Семену Семеновичу, а блюдет себя. Что же, ей можно доверить Варю.
