Гелена Мнишек - Прокаженная
— Вальди, ты нас застал врасплох. Мы тут так танцевали, словно нам играл оркестр! Ах, если б ты знал, как панна Стефа танцует! Словно балерина!
Вальдемар грациозно поклонился Стефе и сказал, прервав Люцию:
— Позвольте объяснить, что заставило меня вторгнуться в ваше святилище. До сих пор я не имел еще счастья видеть вас у себя. Быть может, я пришел не вовремя, но я счастлив: я увидел вас такой, какая вы есть. В моем присутствии вы всегда — воплощение злорадства, а сейчас я увидел прелестное создание… Вы со мной так и не поздороваетесь после нашей недельной разлуки? — спросил он с ноткой нетерпения. Стефа подала ему руку:
— Вы, наверное, искали Люцию?
— О нет, я пришел исключительно ради вас, точнее, за вами — тетя просит вас к чаю.
Люция захлопала в ладоши:
— Я же говорила, что вам не позволят остаться одной?! Я же говорила!
Она повернулась к Вальдемару:
— Знаешь, Вальди, панна Стефания хотела здесь остаться одна.
— Панна Стефа, вы вправду имели в отношении нас столь жестокие замыслы?
Стефа ответила почти весело:
— Странная у вас манера задавать вопросы. Да, я хотела остаться у себя.
— Протестую! От имени всего общества, которое жаждет с вами познакомиться.
Стефа вновь застыла. Она уже хотела решительно отказать, но Вальдемар заметил тень сомнения на ее лице и поспешил опередить:
— Приглашаю вас на чай от имени тети и дедушки. Если с вами хочет познакомиться графиня Чвилецкая, сиречь моя бабушка, можете за это благодарить исключительно вашу ученицу.
— Ну да, я о вас много говорила и тете, и крестной, — подтвердила Люция.
— В таком случае я к вашим услугам, ясновельможные панны!
— Нет, Вальди. Если хочешь сопровождать нас, тебе придется подождать в салоне. Нам нужно поправить волосы, а то мы выглядим, словно пугала.
— Уж ты-то — точно, но панне Стефании это только к лицу.
— Негодник! — закричала Люция, схватив его за рукав и выталкивая за дверь.
Стефа раздраженно посмотрела вслед молодому — он по-прежнему выводил ее из себя. Заметив ее взгляд, Вальдемар воздел руки с комичным выражением лица и, не сопротивляясь увлекавшей его к г двери Люции, произнес:
— Hannnibal ante portas![14]Это провозглашают ваши глаза. Ну что ж, я исчезаю!
И он вышел. Люция закрыла за ним дверь.
V
Гости собрались в гостиной. Лакеи обносили их чаем и пирожными. Пани Эльзоновская, в самом приятном расположении духа, занимала разговорами княгиню Подгорецкую и графиню Чвилецкую, свою свояченицу.
Эти две дамы разительно отличались друг от друга. Глядя на них, можно было даже подумать, что родом они с двух разных планет. Княгиня, высокая и худощавая, казалась воплощением аристократизма, сквозившего в каждом движении, в каждом жесте. Белые волосы зачесаны высоко над лбом и прикрыты дорогим черным кружевом. Никаких драгоценностей, кроме обручального кольца и перстня с огромным изумрудом, на котором был выгравирован герб Подгорецких. Часы эта знатная дама носила на черном шнурке. У нее было маленькое личико, бледное, с нежной, почти без морщинок кожей. Большие черные глаза строги и внимательны. В молодости она, несомненно, была очень хороша собой. Красивым звучным голосом она очаровывала всех, с кем ей приходилось встречаться.
Графиня Чвилецкая была ей полной противоположностью. Среднего роста, полноватая и грубоватая, она больше походила на купчиху. Безвкусно одетая, осыпанная бриллиантами, вся в золотых цепочках. Беседуя с княгиней, она бурно жестикулировала, громко и нервно сыпала словами и оттого походила на городскую мещанку. Чвилецкая не любила княгиню и постоянно пыталась подчеркнуть свое превосходство количеством своих драгоценностей. Но внешне, на людях, была с княгиней вежлива и предупредительна, даже порой угодлива.
Но княгиня прекрасно знала истинное к ней отношение. У нее был внук, а у графини две дочери, причем старшая, панна Михала, отпраздновала уже тридцатый день рождения. Это, по мнению княгини, во многом извиняло Чвилецкую.
Теперь обе они разговаривали с пани Идалией и паном Михалом, окруженные несколькими гостями.
Молодые развлекались, как умели. Панна Рита Шелижанская, в модном черном платье с голубым узором и большим воротником из кремового цвета кружев, первенствовала в разговорах и шутках. Ее темно-русые волосы, высоко зачесанные замысловатым образом, украшала приколотая кокарда из голубой ленты. Это выглядело немного чудаковато, но панне Рите было к лицу. Она всегда одевалась не так, как другие, а ее прически могли многих поразить. Движения ее были дерзки и грациозны. Все, казавшееся невозможным для других, в ней выглядело естественно. Откровенная, острая на язык, она заражала всех весельем.
Княгиня питала к ней слабость, хотя чудачества воспитанницы порой и претили старой даме. Панна Рита была заядлой спортсменкой. В Обронном, имении княгини, у нее была собственная конюшня, где она проводила много времени. О лошадях она могла говорить бесконечно. Вот и теперь, усевшись в свободное кресло с чашкой в руках, она разговаривала с молодым человеком, — явным завсегдатаем скачек. Панна Рита с жаром ему что-то доказывала:
— Ну, если вы сомневаетесь в чистоте крови моих коней, вы в лошадях нисколечко не понимаете. Моих коней привезли прямехонько из Англии. Это фолблюты. Спросите майората: он первоклассный знаток.
— Вечно вы меня к нему отсылаете! Неужели он — тонкий знаток английских лошадей?
— Во всем, что касается коней, — наверняка.
— Значит, мне вы в этих качествах отказываете?
— По чести — да. Вы ослеплены вашими першеронами и света за ними не видите. Все, что есть лучшего, — в вашей конюшне.
— Но, сознайтесь, моя конюшня того стоит. Панна Рита покривила губки:
— Не люблю першеронов.
— Дело вкуса. А я не люблю английской породы. Панна Рита смерила его ироническим взглядом:
— Говорите что вам угодно, но к чему твердить о несуществующих пороках?
— Для меня порок — их английское происхождение, которое вы, пани Рита, превозносите до небес.
— Что ж, фолблюты всегда были английского происхождения.
— Пан Михоровский пошел за Люцией и ее учительницей — бесстрастно вмешалась панна Михалина Чвилецкая. Все это время она сидела молча и пила чай; ничто не могло ее развеселить.
Граф Трестка поправил пенсне и злорадно усмехнулся:
— Не проста, должно быть, эта учительница, если Вальдемар уделяет ей столько времени.
— Ну что вы, il L'abhozze![15] — сказала панна Рита. — По крайней мере, так утверждает Люция. Кажется, дело обстоит в точности так, как с панной Кларой.
