Альбер Бланкэ - Война амазонок
– Пропустите меня, – сказала она холодно.
– Если бы вы знали, какое живое участие заставляет меня объяснять вам эти подробности, то не стали бы сомневаться в моих словах.
– Что за участие и к кому?
– Участие к королю, которого вам бы не следовало выпускать из вида, потому что от одного короля зависит сделать вас первой статс-дамой при дворе. Принц Конти не переставал любить вас, одно слово короля – и принц опять будет у ваших ног.
– Но для того, чтобы король мог…
– «Фрондеры взяли солому своей эмблемой, – это добрый знак!» – сказал кардинал Мазарини, когда до него дошла эта весть.
– Что вы хотите этим сказать?
– Кондэ, Конти, Бофор, Гонди, герцог Орлеанский, в особенности герцог Орлеанский, все они возвратятся к королю и сочтут за счастье принять его условия.
– Но я не вижу причины…
– Фронда имеет своих амазонок, а у двора их нет. Устройте прелестный эскадрон из храбрых героинь, окружающих вас, противопоставьте его отряду ее высочества, и вы увлечете парижан, они побегут за вами, как бегают теперь за принцессой. Вы непременно восторжествуете над всеми, потому что законное право на вашей стороне; и тогда уже вы будете предписывать законы всем… и господину Гонди тоже – ах, как он недостоин вашей любви.
Шарлотта устремила проницательный взгляд на незнакомца, закутавшегося в плащ до самых глаз, так что лица не было видно, но он выдержал строгий осмотр.
– Я знаю вас, – сказала она.
– Я друг Мазарини и считаюсь мертвым… Но не могу сказать, кто я.
– Каким же образом?
– Вы последуете моему совету?
– Может быть, в нем есть и хорошее, но я не знаю, что скажет моя мать?
– Герцогиня сама отважная и непременно одобрит ваше намерение. Может быть, и для себя прикажет оседлать коня, чтобы подать вам пример.
– Очень может быть.
– Герцогиня лавирует, желая сохранить дружеские отношения во всех партиях, она служит посланницей королевы, посредницей у кардинала. Во всех партиях ее подозревают. Не идите по ее стопам.
– Но коадъютор тоже служит королеве.
– Он служит только себе – лицемер и обманщик!
– Как вы смеете…
– А вы станьте прямодушно за короля, увлекайте как можно более дам в вашу партию, за ними повлекутся их обожатели, и тогда вы восторжествуете даже над герцогиней Монбазон, беспощадным врагом Мазарини и вашей соперницей.
– Как вы смеете…
– Да разве это неправда?
– Вы произнесли слова, которые требуют объяснений. Скажите, почему кардинал Мазарини воскликнул, что это добрый знак, когда узнал, что фрондеры приняли эмблемой пучок соломы?
– Этот пучок соломы, который так нахально выставляется напоказ торжествующими мятежниками, не привязывается ли также к головам животных для означения, что они продаются?
– Итак, кардинал Мазарини…
– Он самый тонкий политик древних и новейших времен. Для него меч – нелепость, грубое оружие, распространяющее всюду зло и нигде не делающее добра. Молния, которая мимолетно проблеснет и исчезнет… «Господа фрондеры прицепили пучок соломы на свои шляпы – значит, они продажны».
Незнакомец сделал низкий поклон и удалился на прежнее место. Шарлотта Шеврез едва стояла на ногах. Мысль о борьбе отнимала у нее силы. Тщеславие, любовь, мщение боролись в ее сердце. Война между женщинами воспламеняла ей голову и сердце, но ее пугала пропасть, не имеющая ни дна, ни края, пропасть, называемая неизвестностью.
Глава 18. Междоусобица
В шесть часов утра 2 января 1652 года герцогиню Монпансье разбудил страшный стук в дверь ее спальни. Еще с вечера и до половины ночи она слышала барабанный бой и звуки труб и знала, что тревога происходила в армии принца Кондэ, растянутой от Сен-Клу до Шарантона. Она тотчас позвала своих дам и приказала им отворить двери. Посетитель был граф Фьеске. Она приняла его и, раздвинув полог, говорила с ним.
– Ваше высочество, – сказал он, – я послан от принца Кондэ и теперь прямо от герцога из Люксембургского замка.
– Не добившись желанного ответа от отца, вы поспешили к дочери?
– Точно так, ваше высочество.
– Что такое произошло?
– Принц Кондэ атакован между Монмартром и Ла-Шапеллем мазаринскою армией под командой Тюренна. Я убедительно просил его высочество приказать парижскому губернатору отворить ворота принцу Кондэ.
– А мой отец, как всегда в решительные минуты, очень нерешителен и стал уверять вас, что он болен и не может встать с постели?
– Ваше высочество изволили угадать.
– Послушайте же, граф, я обещаю вам не оставаться в постели. В Париже я буду исполнять обязанности моего отца, как это я делала в Орлеане.
– Герцогиня де Лонгвилль была уже в ратуше и умоляла губернатора отворить ворота войскам принца Кондэ. Но маршал неумолим и сказал, что будет действовать только по приказанию герцога Орлеанского.
– За приказанием дело не станет.
Граф ушел, а минут через двадцать принцесса со своими маршальшами и адъютантшами сели на лошадей и поехали в Люксембург. Их прибытие во дворец наделало такого шума, что Гастон устыдился своего малодушия и поспешил встать и встретить дочь на лестнице.
– Ах! Ваше высочество, – закричала принцесса, увидев его, – какая радость, а граф Фьеске испугал было меня, сказав, что вы больны.
– Мне точно нездоровится, милая моя, но теперь мне лучше, и я встал с постели.
– В таком случае вы должны распорядиться…
– Нет, Луиза, мне все еще так нездоровится, что я делами заниматься не могу.
– Но подумайте только, внимание всего Парижа устремлено на вас, и если вы не сядете сейчас же на лошадь, то ваше дело погибло!
– Законное дело никогда не гибнет, но говорю тебе, я еще слишком слаб, чтобы подвергать себя влиянию свежего воздуха.
– В таком случае, ваше высочество, ложитесь скорее в постель, чтобы спасти вашу честь.
– Что вы говорите, дочь моя?
– Ах, ваше высочество! – воскликнула принцесса, возмущенная таким малодушием отца, – если бы у вас в кармане лежал выгодный договор с кардиналом, то и тогда вы не могли бы быть спокойнее.
Принц не отвечал, но Луиза была не из тех женщин, которые отказываются от победы из боязни сражения. Она была так настойчива, что отец приложил свою подпись на письме к губернатору, к мэру и старшинам, предлагая им повиноваться распоряжениям его дочери, ей он передавал свои полномочия. Принцесса опять села на лошадь и поехала во главе прелестных амазонок, число которых увеличилось с тех пор, как она возвратилась в Париж. Она тревожно прислушивалась к гулу пушечных и ружейных выстрелов, который доносился с восточной стороны столицы. На улице Дофина стечение народа было так велико, что она вынуждена была остановиться: улицы были забиты людьми. Какой-то всадник прилагал неимоверные усилия, чтобы пробиться сквозь толпы. Принцесса ударила хлыстом по лошади и подскакала к нему: она узнала в нем маркиза де Жарзэ.
