Анн Голон - Анжелика. Тени и свет Парижа
— Возвращайтесь домой, — сказал он. — И приходите не раньше трех-четырех часов пополудни.
Анжелика вздрогнула и заявила, что не желает возвращаться домой. Ей нужно получить ответы на мучающие вопросы. Она предпочитает остаться в ожидании того часа, когда он сможет принять ее вновь.
— Ну что же, оставайтесь здесь, — мэтр Людовик не отказался от насмешливого тона, который, казалось, заготовил специально для этой посетительницы. — Любой парижанин во Дворце правосудия чувствует себя как дома. Наверное, среди жителей столицы нет ни единого человека, кто здесь не бывал, — это как крещение. Каждый хоть раз приходил поплакаться на грозящую ему опасность или на потерянную жизнь…
В поисках места, где она могла бы подождать, Анжелика обратила внимание на широкую лестницу, спускавшуюся к Майскому двору. Каждый год в этом просторном дворе горожане сажали традиционное майское дерево, символизирующее приход весны. Действо сопровождалось красочным представлением. За насыпью виднелись крыши домов и колокольни церквей, оттуда доносился городской шум.
Анжелика села на ступеньки лестницы, подобно другим посетителям Дворца правосудия, которые, как и она, были вынуждены ждать приема. Двое или трое из них, объединившись в кружок, скромно предлагали друг другу колбасу, хлеб и кувшинчик с каким-то напитком.
Именно здесь, у подножия лестницы, той самой холодной и ненастной ночью билась в истерике женщина, которую угрызения совести заставили кричать: «Это я его предала!.. Это я!»
Но видение тут же исчезло. Сегодня сверкало солнце, а камни были почти горячими. Анжелика скатала свою накидку и подложила ее под голову, как подушку. Она закрыла глаза. Ею овладевал сон.
Вдруг кто-то ласково дотронулся до ее ноги.
Анжелика открыла глаза и увидела молодого человека, стоявшего перед ней на коленях и снимавшего мерки.
— Я подмастерье сапожника, — объяснил он. — Ваши туфли испорчены. Нужно уговорить моего хозяина из галереи торговцев, чтобы он сделал вам пару туфелек. Мы украсим их настоящими жемчужинами, а не стеклянными бусинами, как у вас.
Рядом с Анжеликой на ступени присел молодой человек с гитарой.
На ступенях ДворцаСидит прекрасная деваЛон-ла,Сидит прекрасная дева!..
После долгих месяцев, вдруг показавшихся молодой женщине годами, в течение которых она постоянно отбивалась от настойчивых ухаживаний кавалеров, редко привлекательных, всегда немного пьяных, а порой откровенно наглых — если не считать охваченного страстью Одиже, — Анжелика испытывала чувство легкости, слушая на ступенях Дворца правосудия комплименты двух веселых юношей. Они не строили никаких далеко идущих планов, а всего лишь хотели отвлечь и рассмешить ее.
Анжелика чувствовала себя помолодевшей, освободившейся от тяжести повседневной жизни, от груза постоянной ответственности за детей, которых необходимо спасти. Ведь у них никого не было, кроме нее — матери, ставившей перед собой невыполнимые задачи в надежде выиграть это пари у судьбы…
Шутник продолжал импровизировать.
А рядом малыш-сапожник,Ему улыбнулась удача,Лон-ла,Ему улыбнулась удача…
Молодой сапожник, прихватив с собой мерки, взбежал по ступеням, тоже напевая песенку.
Гитара навевала на Анжелику сон, она вновь прилегла на сложенную накидку и закрыла глаза, наслаждаясь теплым солнцем. Молодой человек продолжал напевать.
Красавица, если хочешь,Мы будем спать вместе,Лон-ла…Мы будем спать вместе!
— Вот еще! — возмутилась Анжелика, не открывая глаз.
Но певец напевал с такой нежностью, а слова лишь подчеркивали привлекательность мелодии, напоминающую колыбельную.
В огромной постели,В огромной постели,Под белыми простынями,Лон-ла…
* * *Когда молодая женщина проснулась от того, что все ее тело онемело от неудобной позы на пыльных ступенях, солнце уже клонилось к закату и гордые силуэты окрестных колоколен выделялись темными пятнами на позолоченном небе. Певец и сапожник исчезли.
Анжелика с трудом пришла в себя и огляделась вокруг мутным взглядом. Где-то там, в городе, ее ждала тяжкая ноша, которую опять придется взвалить на плечи, но теперь она уже не знала, будет ли от этого хоть какая-нибудь польза. Полулежа в теплых лучах солнца на ступенях Дворца правосудия, она ужаснулась тому непреодолимому безумию, что властно влекло ее к ночным улицам города. Неужели это никогда не закончится?
Чтобы укрепить свое мужество и развеять страх, она не видела другого выхода, кроме как обратиться за помощью к колдуну, который пока не оправдал ее ожиданий. А больше ей не у кого было спросить совета.
Она поднялась по ступеням, с трудом переставляя ноги, как настоящая старуха.
Эта широкая парадная лестница, некогда построенная для приема высокородных друзей короля и их свиты, а со временем поневоле впитавшая в себя все тревоги и вину людей, вызванных в суд, людей, остановленных законом, людей, застывших между жизнью и смертью, для многих превратилась в Голгофу. Некоторые шли по ней с озабоченным видом, иногда останавливаясь, а иногда перешагивая через ступеньку, и их черные платья развевались на ветру.
Но большая часть посетителей поднималась степенно и торжественно, ведь они направлялись на заседание суда.
Словом, в этот час на лестнице скопилась целая толпа самых разных людей, которые, скорее всего, как и Анжелика, чего-то ждали. Сюда, за решетку Дворца, был закрыт вход для бездомных бродяг. Тут жил своей жизнью город в городе, и в этом городе каждый играл свою роль. Именно так выглядели посетители, входящие через ворота во двор Сен-Шапель, чтобы побродить по галереям или присутствовать на процессах.
Книжная лавка, ревниво прячущая свои сокровища — книги и содержащиеся в них знания, казалась надежным пристанищем. Анжелика уселась на тот самый табурет, на котором сидела несколько часов назад, а хозяин лавочки, окутанный ароматами неизвестных трав, с довольной полуулыбкой рассматривал некий предмет, лежавший в его ладонях.
— Я послал к вам певца, — сообщил он Анжелике. — Удалось ли ему успокоить ваши расстроенные чувства?
Его несколько насмешливый и пренебрежительный тон вновь пробудил беспокойство в душе молодой женщины.
— Месье, вы не понимаете. Только вы можете меня успокоить! Я хочу знать, почему этот страшный человек меня преследует. Разве не вы предупредили меня когда-то, что надо мной тяготеет проклятие, которое мешает мне жить?
