Виктория Холт - Тайный брак
Как могла она совершить такое без содействия, без помощи свыше? Разве это возможно?
Мне никогда не забыть тот день.
Толпы заполонили улицы Руана, чтобы воочию увидеть муки Девы. Я узнала подробности казни от тех, кто наблюдал ее собственными глазами. Какое-то время все говорили только об этом, ни о чем другом.
В этот день мой сын Генрих попросил меня прийти к нему.
Мы сидели, взявшись за руки, я видела, как взволновало мальчика все свершившееся.
Он мало задавал вопросов, мало говорил. Просто сидел, сжимая мою руку, и я понимала, что он думает о ней. О Деве.
Вдруг его рука дрогнула, мне показалось, что он почувствовал, узнал тот миг, когда душа мученицы отлетела от ее тела.
В комнату вошел Трессарт, секретарь короля. Видимо, он не ожидал, что застанет нас вместе, и, пробормотав извинение, собрался уйти, но Генрих остановил его.
Судя по выражению лица Трессарта, я поняла: он находился там, на площади Старого Рынка, где состоялась казнь, он только что оттуда.
— Вы были?.. — спросил Генрих.
— Да, милорд.
— Видели?
Тот кивнул. Он не мог говорить.
— Расскажите мне, — сказал Генрих.
Трессарт закрыл лицо руками и продолжал молчать.
— Расскажите, Трессарт, — повторил юный король.
— Она… одно могу сказать… она храбро встретила смерть, милорд.
— Просила о чем-нибудь?
— Только чтобы в руки ей дали крест, с которым она войдет на эшафот в пламя костра. Какой-то англичанин соорудил его из двух палок и поднес ей.
— Я рад, что это сделал англичанин, — сказал мой сын. — Продолжайте, Трессарт.
— Кардинал Бофорт и даже епископ Бове прослезились, когда затрещал и разгорелся хворост. Кто-то из толпы взял церковный крест и держал его перед ней.
— Да упокоит Господь ее душу, — сказал Генрих.
— Один руанский священник, — продолжал Трессарт, — закричал со слезами: «О, как бы я хотел, чтобы моя душа поселилась там же, где ее!»
— Зачем они так сделали? — произнес мой сын.
В его голосе звучали замешательство, стыд, осуждение.
Трессарт замер как изваяние. Потом с трудом выговорил:
— Все кончено… Мы предали сожжению святую.
Позднее в тот же день Трессарт явился ко мне.
— Миледи, — сказал он, — король просит вас снова прийти к нему. Он в большом смятении. Я боюсь за него.
Я почти побежала к сыну и застала его бледным и взволнованным, с искаженным лицом.
Он попросил Трессарта оставить нас и бросился ко мне в объятия.
— Что с тобой, мой мальчик? — спросила я. — У тебя болит что-нибудь?
— Миледи… матушка… — отвечал он, прерывисто дыша. — Я не могу забыть… Его совершили… этот грех… от моего имени.
— Ты все еще думаешь о Деве?
— Она не выходит у меня из головы.
— Это трагично, Генрих, — сказала я, — но подобное уже происходило в разных странах. Время от времени. И продолжает происходить. Что же до твоей вины… То ее здесь нет.
— Но ведь от моего имени… моя подпись…
— Ты слишком еще мал, чтобы отвечать за то, что делают те, кто тебя окружает… Я уже объясняла тебе. Они пользуются твоим именем для совершения собственных дел. Тебе же пока не остается ничего другого, как подчиниться им. Но ответственность падет на них, только на них.
— Мне следовало остановить казнь!
— Это не в твоих силах.
— Она была святая!.. Так все говорят.
— Она стала врагом твоей страны. Повела против тебя армию… Ты не должен забывать об этом, Генрих.
Он понемногу успокаивался в моих объятиях.
— Матушка, — сказал он после долгого молчания, — я не говорил вам раньше…
— О чем, милый?
— Я видел ее.
— В темнице?
Он кивнул.
— Я не разговаривал с ней. Мне только дали заглянуть через щель в стене. Она лежала на полу, одетая в мужское платье. Волосы коротко острижены. Но она совсем непохожа на мужчину… Губы у нее шевелились. Наверное, молилась, потому что в каморке никого больше не было… Кроме Бога… О, я, наверное, никогда не смогу забыть ее!
— Ты забудешь, мой мальчик. Это пройдет… Все проходит… Твой дядя, герцог Бедфорд, говорит, что сейчас людей охватила какая-то болезнь… Истерия.
— Это не болезнь, матушка. В ней… в этой девушке… что-то особенное. Я сразу почувствовал, когда увидел… Вдруг губы у нее перестали шевелиться, она посмотрела в мою сторону… Откуда я глядел… Просто посмотрела и все… А мне показалось… Будто вокруг нее сияние… Как у святых… Понимаешь?
— Мое дорогое дитя, не следовало им водить тебя туда.
— Я сам хотел непременно увидеть ее!
— Ну хорошо, хорошо. Ты увидел, и теперь с этим покончено. Что сделано, то сделано. Ничего не изменить.
— Трессарт прав! — вскричал мой сын. — Я знаю, он прав. Мы убили святую… Сожгли ее…
— Генрих, дорогой Генрих… Ты должен забыть об этом и успокоиться. Идет война. Битва не на жизнь, а на смерть… Лишения, тяготы… Жестокость со всех сторон. Наверное, могло быть другое решение… в этом деле… Но судьба повернула так… Тут ничего не поделаешь… Ты должен помнить, что ты король. Сын великого отца.
Он закрыл лицо руками. Еще совсем детское лицо со следами совсем недетских страданий.
— Я не хочу быть королем, матушка, — глухо проговорил он. — С этим пятном на совести… Не хочу… Лучше уеду куда-нибудь. Только куда?
Я крепко обняла его, чувствуя, как он дрожит всем телом, сдерживая готовые сорваться рыдания. Его состояние испугало меня. Всеми силами я старалась его утешить.
Он отстранился, я увидела больные, показавшиеся мне безумными глаза, и страшная мысль пронзила меня: что, если он унаследовал безумие от деда? От моего несчастного отца?
Я постаралась отбросить эту мысль, забыть о ней. Просто он мальчик, на которого свалилось бремя взрослых. Вдумчивый, совестливый мальчик, чистый и глубоко верующий.
Я покачивала его в своих объятиях, как малое дитя, и он постепенно успокаивался, а мне стало радостно, что я могу утешить его.
Совсем тихо, почти беззвучно, я говорила ему, как люблю его, как тяжело мне стало, когда его забрали у меня, вверив заботам чужих людей… Говорила, что никогда не забывала и не забуду его, что бы ни произошло, и чтобы он помнил всегда, что у него есть мать, что наша связь от Бога и не может, не должна быть порвана…
Я вспоминала какие-то случаи из его раннего детства… Как он, еще совсем ребенок, ни за что не хотел уезжать из Стейнса — кричал и плакал, даже топал ногами, и люди поняли почему — ведь наступило воскресенье, день отдохновения. И они сказали, что будущий король станет глубоко верующим человеком, раз уже сейчас отказывается начинать путешествие в воскресный день.
