Саманта Джеймс - Избранница
— Боже! Бедная Эвелин! — охнула Кесси и заплакала. Жалобно, тихо.
Габриэль снова прижал ее к груди. Слава Богу, весь этот кошмар позади.
Приехав в Фарли-Холл, Кесси первым делом накормила и успокоила сына, а потом приняла горячую ванну, изгнавшую холод и боль из ее измученных мышц. Но она все еще была слишком возбуждена, чтобы уснуть. Перед глазами мелькали страшные картины того, что ей пришлось пережить за день. Но несмотря ни на что, она не испытывала ненависти к Уоррентону. Ей было безумно жаль свихнувшегося старика. А еще больше жаль Эвелин, которая стала свидетельницей его смерти. Кристофер нежно утешал ее, и она долго плакала, уткнувшись в его плечо. Оставалось надеяться, что любовь Кристофера поможет ей пережить трагедию.
Сообщение о произошедшем просто ошеломило Эдмунда. Как и известие о самоубийстве приятеля. Он потрясенно выслушал рассказ Габриэля и молча удалился в свой кабинет.
Джонатан уже давно спал, но Кесси поняла, что только вид сына сможет дать ей успокоение. И решительно направилась в детскую. Подходя, она услышала тихий рокот мужских голосов и замерла у приоткрытой двери. В спальне горела свеча.
— Он удивительно похож на тебя!
Говорил Эдмунд. Слегка повернув голову, Кесси увидела в висящем напротив зеркале отражение двух склонившихся над колыбелью фигур.
— Молю Бога, чтобы он не перенял моего темперамента.
— И моего тоже.
Мужчины неловко улыбнулись друг другу. Кесси решила остаться, чтобы послушать, что будет дальше.
— Если ему повезет, он вырастет похожим на свою мать. Кесси заморгала. Габриэль промолчал, и она поняла, что замечание отца поразило его не меньше, чем ее.
— Знаешь, — продолжил Эдмунд, — поначалу я решил, что ей никогда не стать частью нашей жизни, ведь она — янки, к тому же без роду, без племени. Но со временем я начал чувствовать по отношению к ней то, чего никак не ожидал.
— И что же это? — с расстановкой спросил Габриэль.
— Гордость! Странно, правда? Но ведь она должна была испытывать просто животный ужас перед всем, что ее тут ожидало! Но она всегда перебарывала себя. У этой малышки запаса мужества хватит на роту солдат. А вот чего она никогда не боялась, так это признаваться в своих ошибках! И еще она на зависть смела во всем, что касается чувств… И заставила меня посмотреть на себя со стороны… Вот так я и понял, кто я есть на самом деле…
Кесси вжалась в стенку. И зажала рот кулаком, чтобы, не дай Бог, не расплакаться от облегчения. Подумать только, она заслужила признание и одобрение Эдмунда!
— Ты помнишь ночь, когда привез ее сюда? Я крикнул тогда, что новое платье не сделает из нее леди, тут никакая волшебная палочка не поможет! — Эдмунд рассмеялся. — Так вот, сынок, она уже тогда была леди, с головы до пят! И знаешь что? Мне кажется, что она своим мужеством образумила и нас, потому что с тех самых пор нам частенько приходилось испытывать стыд за свои поступки и необдуманные слова…
Эдмунд помолчал.
— Ты был прав насчет своей матери, Габриэль. Я не любил ее так, как положено любить жену… но я смог бы полюбить ее, если бы приложил малейшее усилие… Но я и не догадывался, что она может решиться на такой отчаянный шаг — на самоубийство… Жаль, что ты не рассказал мне об этом сразу. Хотя я понимаю, почему ты так поступил.
Кесси вздрогнула. Значит, Каролина наложила на себя руки! Она всегда подозревала это.
— Не стоит ворошить прошлое…
— Стоит, Габриэль! Ты и представить себе не можешь, какой стыд я пережил, вспоминая, как относился к ней… и к тебе, собственному сыну! Я считал, что все твои выходки и вечный вызов мне — из-за твоего дурного характера… Теперь-то я понял: если ты и жесток, то только потому, что таким тебя сделал я, твой отец. И если упрям, то потому, что повторяешь меня даже в этом… А еще я понял, что не ты отвернулся от меня, а я оттолкнул тебя своей черствостью, эгоизмом и высокомерием. Нежеланием понять.
Он снова помолчал.
— Если бы можно было изменить прошлое… Я бы хотел вернуть себе сына. Я, конечно, совершил множество непоправимых ошибок. Непростительных. — К ужасу Кесси, голос Эдмунда предательски задрожал. — Я желаю тебе, Габриэль, и своему внуку того, чего у тебя никогда не было, — настоящего семейного счастья, союза доверия и любви. Мне кажется, у тебя, Кесси и Джонатана есть все шансы стать счастливыми.
Кесси. Кажется, такая мелочь, ерунда, а Кесси чуть не разрыдалась от счастья. Тут она увидела в зеркале, что Габриэль достал сына из колыбельки, приложил его к груди и ласково погладил по спинке.
— Я совершенно не узнаю тебя, — тихо сказал он отцу.
— Ты и сам здорово изменился! — улыбнулся в ответ Эдмунд.
Воцарилось молчание. Кесси зажмурилась, но когда она снова открыла глаза, то увидела нечто совершенно неожиданное.
Габриэль осторожно передал сына на руки отцу:
— Пожалуй, пора тебе поближе познакомиться с внуком.
Из глаз Кесси брызнули слезы. Она медленно удалилась к себе. В спальне она вытерла слезы и облегченно вздохнула. Надо же, а она считала, что этот день станет одним из худших… нет, последним!.. Хм, возможно, и ее отношения с Габриэлем еще могут измениться к лучшему… Только он вряд ли придет к ней сегодня… А ведь между ними осталось столько недосказанного, нерешенного…
Раздались шаги. Через дверь между их спальнями в комнату решительно входил Габриэль. Сердце ее остановилось. Никогда еще он не был таким красивым, как сейчас, на фоне мерцающих свечей, подчеркивающих его мужественные черты… И никогда еще она не любила его так сильно!
— Я должна попросить у тебя прощения, Габриэль. Я… не должна была поддаваться панике и… сомневаться в тебе. Просто какое-то затмение нашло… Никогда себе этого не прощу!.. Я знаю, что не заслуживаю еще одного шанса, но… я… просто должна знать… Ты действительно хочешь, чтобы я уехала отсюда?
Внутри ее все сжалось в тугой узел в ожидании приговора. Он же заговорил так тихо, что она едва расслышала:
— Разумная женщина не стала бы и спрашивать, а бежала бы без оглядки… И можешь не волноваться: я не отберу у тебя Джонатана… Надеюсь, мне будет позволено видеться с ним? Я обеспечу вас так, что вы никогда и ни в чем не будете нуждаться
Ни в чем, кроме тебя. Это было все равно что пырнуть ее ножом в сердце! В горле мгновенно набух болезненный ком. Откуда у нее взялась смелость продолжить беседу, она и сама не знала.
— Это не то, о чем я спросила. — Она ненавидела себя за навернувшиеся слезы. — Ты хочешь, чтобы я оставила Фарли, Габриэль?
Она стояла перед ним с подрагивающими плечами, по щекам у нее текли слезы. Габриэль не отрывал глаз от ее бледного, прекрасного лица. И до боли понимал, что недостоин ее.
