Энн Жирар - Мадам Пикассо

В тот момент, когда она подумала об этом, в гостиную вошел Гийом Аполлинер.

– О Господи, – пробормотала Алиса, увидев поэта. – Наверное, я была слишком поспешна в своих выводах. Я не знала, что он придет сегодня вечером.

– Пабло тоже не знал, – отозвалась Ева.

Когда мужчины увидели друг друга, то начали безмолвный танец; оба были преисполнены гордости и бравады, что не предвещало ничего хорошего. Они не разговаривали после кражи «Моны Лизы», и теперь их друзья могли наблюдать, что из этого получится.

– Аполлинер, – наконец произнес Пикассо с коротким кивком, когда стало ясно, что они больше не могут избегать друг друга.

– Пикассо, – кивнул тот в ответ.

Ева чувствовала растущее напряжение. Она хотела подать знак Пикассо, но Алиса осторожно удержала ее руку.

– Пусть разбираются сами, дорогая. Эту рану не исцелишь без прижигания, а оно бывает болезненным.

Мужчины обменялись лишь несколькими фразами, и Ева готова была отдать что угодно, лишь бы услышать их разговор, но шум в многолюдной гостиной был слишком громким. Когда Пикассо направился к Гертруде через комнату, оставив Аполлинера в одиночестве, у Евы появилась идея.

– Ага, – Алиса тихо рассмеялась. – Я вижу, как у вас в голове вращаются маленькие шестеренки. Собираетесь выступить в роли миротворца, не так ли?

– Пабло тоскует по нему, Алиса. Я знаю это. Мы вернулись в Париж, чтобы он мог забыть о своих бедах, но часть его боли вызвана разрывом с Аполлинером.

– В этом есть смысл.

– Но он до сих пор кажется мне слишком неприступным. Я так любила его стихи! У меня подгибаются колени даже от мысли о разговоре с ним. Вы присоединитесь к мне, чтобы я почувствовала себя более уверенно?

– Разумеется.

Аполлинер обнял Алису, а потом пожал руку Еве.

– О, я помню вас. Находчивая костюмерша, неравнодушная к поэзии, – дружелюбно произнес он. – Я слышал о вашей маленькой эскападе в роли гейши. Рад видеть вас снова.

– Я вас тоже, мсье Аполлинер.

– Называйте меня Апо, как делают мои друзья. Насколько я понимаю, вы теперь вместе с Пикассо?

– Мы обручены.

Он удивленно приподнял брови.

– Тогда примите мои поздравления. Надеюсь, вы окажете на него благотворное влияние, и он станет не таким суровым – по крайней мере, с виду.

– Мсье Апо, во вторник я собираюсь утроить небольшой ланч, чтобы отметить наше возвращение в Париж, – сказала Ева, оставив последние слова поэта без внимания. – Все будут рады, если вы тоже придете к нам. Правда, Алиса?

– Ну и ну, – Аполлинер нахмурился. – Не думаю, что Пикассо будет особенно рад, с учетом обстоятельств.

– Нет-нет, он обрадуется. Кроме того, вы будете моим личным гостем.

– Мило и смело, – отозвался Аполлинер. – Должен признаться, у меня возникает искушение.

– Мы с Гертрудой определенно будем рады вашему обществу, – добавила Алиса.

– Значит, решено, – жизнерадостно заключила Ева. – Ну, или почти решено. Мсье Апо, сейчас друзья нужны Пабло больше, чем когда-либо раньше, даже если он еще не вполне понимает это.

– А вы собираетесь позаботиться о том, чтобы он получал все необходимое.

– Можете считать, что так, – заверила Ева.

По возвращении домой Ева быстро отправилась в постель и ждала там Пикассо, пока он раздевался.

– Ты хорошо провел время сегодня вечером? – спросила она.

– Приятно было встретиться со старыми знакомыми.

– Даже с Аполлинером?

– Я вряд ли мог избежать встречи с ним, особенно с его-то ростом!

Хотя его голос звучал нейтрально, Еве показалось, что она уловила намек на нежность. Нужно было использовать удобный момент.

– Я пригласила его на ланч во вторник. Надеюсь, ты не будешь возражать. Алиса и Гертруда тоже придут.

На какое-то мгновение Еве показалось, что Пикассо готов обрушиться на нее с упреками за двойную игру. Он по-прежнему был сам не свой после смерти Фрики. Ева задержала дыхание в наступившей тишине. Пикассо молча вышел из спальни и вернулся с блокнотом для эскизов и угольным карандашом. Ева промолчала, когда он откинул одеяло и увидел ее обнаженной.

– Когда они придут?

– В час дня.

Пикассо уселся со скрещенными ногами у подножия кровати и начал рисовать. Она старалась лежать неподвижно, но это было трудно под его напряженным взглядом, перемещавшимся взад-вперед, от нее к бумаге и обратно. Она наблюдала, как он набрасывает контуры и заштриховывает их, пока не увидела силуэт женщины, обретавший на листе бумаги форму. Впервые за несколько недель она ощутила истинную близость между ними.

– Подними руки над головой на подушке. Это придаст лучшую форму прекрасным изгибам твоего тела.

Ева сделала, как он попросил; вскоре Пикассо отложил блокнот и приблизился к ней. Она заметила, что он изобразил ее в классической традиции, без каких-либо намеков на кубизм.

– Не знаю, почему я раньше не настаивал, чтобы ты позировала для меня. Твое тело вдохновляет моментально.

– Рада, что ты так считаешь.

– О, не сомневайся, – он изогнулся над ней и страстно поцеловал ее.

Ева подумала о том, сколько времени прошло с тех пор, когда они впервые страстно поцеловались и чувственно прикасались друг к другу в прелюдии любовной игры. После смерти Фрики ей казалось, что они лишь совершают механические движения. Она не сознавала, как соскучилась по ощущениям, которые дарил ей только Пикассо. Он искусно провел пальцами по ее шее до изгиба плеча, и она почувствовала, как будто тает, сливаясь с ним. Кончиками пальцев он погладил одну ее грудь, потом перешел к другой. По мере того как страсть усиливалась, прикосновения становились более требовательными. Он крепко сжал ее грудь и запустил язык в ее рот. Внезапно его рука замерла, а выражение лица Пикассо изменилось.

– Что это? – спросил он, надавив пальцами на грудь сбоку.

– Ничего особенного.

– Это опухоль!

– Ничего особенного, – снова заявила она и подтянула одеяло к подбородку.

Между ними повисло молчание, и Ева поняла, что будет дальше.

– Ты знала? Ты давно знала о ней?

– Разумеется, я знала, это же мое тело.

– Ты лгала мне?

– Ты ожидал, что я буду совершенной.

Он с силой прижал ладони к лицу. Его черные волосы рассыпались по плечам.

– Ты и есть совершенство. Я люблю тебя всю.

Ева инстинктивно обняла его; казалось, что долгие месяцы молчания и недомолвок внезапно обрели собственную жизнь.

– Можешь уйти от меня, если захочешь. Я не в силах ничего изменить. Врач думает, что это рак. И да, я скрывала это от тебя. Теперь тебе все известно. Это хорошая причина, чтобы уйти от меня, как ты сделал с Фернандой!

Ева разрыдалась, оплакивая все, к чему она так долго стремилась и о чем мечтала. Теперь она все потеряет, если опухоль действительно окажется злокачественной. Все это время она носила в себе тяжкий груз страха.