Советско-Вьетнамский роман - Андрей Игоревич Фальков
Во втором бреду к нему приходил вьетнамский доктор. Он мял его ноги и от этого их начинало невыносимо дергать болью. Он кричал. Рядом с ним лежало много вьетнамцев, доктор трогал их, и они тоже кричали. Но самое страшное было то, что у доктора из спины торчал огромный нож, и Мюррей знал, что доктор уже умер, а двигается лишь как заводная кукла. Мертвый доктор ходил и щупал их. Мертвый доктор разлагался на ходу, и все равно ощупывал, делал уколы, перевязывал.
Эти два кошмара преследовали его с навязчивым постоянством. И когда Мюррей впервые открыл глаза, первое, что он увидел, был все тот же мертвый доктор. Он дико закричал и, закрыв лицо левой рукой, правой попытался оттолкнуть страшный призрак. К его удивлению руки на этот раз послушались и не упали как ватные. Правая рука вцепилась во что-то мягкое и с наслаждением начала рвать это мягкое в клочья…
– Сестра, три кубика! – громко раздалось над ухом, – у него шок!
Кто-то с силой оторвал ладонь от лица, и в вену вонзилась игла. Не открывая глаз, Мюррей провалился в черноту. Но это был уже не бред, а нормальный сон.
Проснулся Мюррей оттого, что кто-то осторожно ощупывал его ноги. Он попытался рывком сесть, но голова закружилась, и он упал на подушку. Над ним склонялось лицо человека в зеленом халате и в зеленой шапочке. Лицо это было не желтым и узкоглазым, а нормальным, человеческим, черного цвета.
– Американец? – только и сумел выдохнуть Мюррей пересохшим ртом.
– Конечно, – черное лицо расплылось в улыбке, – доктор Беккер.
– Благодарю тебя, Боже! – прошептал Мюррей.
– Правильно, – доктор кивнул, – благодари Бога.
– Доктор, ноги? – выдохнул Мюррей вопрос, мучивший его через весь бред.
Доктор улыбнулся еще шире и показал ему черную руку с розовой ладошкой, со сложенными бубликом большим и указательным пальцами.
– Все ОК!
– Не болят! – удивился Мюррей.
– Начали заживать. Кто-то замечательно над вами потрудился, прекрасно собрал кости и наложил шины. Это был не санитар?
– Не помню, – соврал Мюррей и отвернул голову.
– Наверное, кто-то из врачей в вертолете. Он спас вам ноги. Мне даже оперировать не пришлось. И ожоги хорошо обработали. А лихорадка от транспортировки началась. Могли бы и не возить так далеко, в том госпитале и оставили бы.
– Нет, не могли – Мюррей скрипнул зубами. – Я домой хочу.
– Сейчас это невозможно, – доктор развел руками. – Вот подлечим вас немного, начнете ходить, и янки дудль!
Доктор сделал шаг в сторону, и из-за его спины показалась женщина в медицинской одежде. Но лицо ее было узкоглазым.
– Доктор, доктор, как вас там…
– Беккер, – в поле зрения опять возникла приятная черная физиономия.
– Не надо…Не надо…, – Мюррей показал глазами на женщину.
– О, не бойтесь! Нго Ха – наша медицинская сестра. Она будет у вас дежурить, не беспокойтесь.
– Доктор, а ее не убьют?
Мюррею показалось, что он уже видит торчащий из спины вьетнамки нож.
– Ее? Нет, конечно! Она от наших союзников, она будет вам помогать.
– Доктор, пожалуйста, – умоляюще попросил Мюррей, – попросите рейнджеров не убивать ее.
Доктор присвистнул и потрогал его лоб.
– Доктор, дайте слово!
– Успокойтесь!
– Доктор, попросите не убивать ее.
– Конечно, конечно! – женщина заговорила со смешным акцентом, – здесь ничто не угрожает ни мне, ни вам. Не бойтесь.
Доктор внимательно посмотрел сначала на нее, потом на Мюррея.
– Две таблетки барбитала.
Женщина кивнула и отошла.
– Подождите! – воскликнул Мюррей.
Она снова подошла к нему.
– Повернитесь.
Она безропотно повернулась к нему спиной. Ножа не было. Зеленоватая ткань ровно обтягивала лопатки.
– Вы живая? – уточнил Мюррей.
– Конечно, – она сразу поняла, что он имеет в виду, – убивают вьетконговцев. А мы здесь, в Сайгоне, мы живы. И я жива, и доктор, и вы живы остались.
– Нго Ха, дайте ему лекарство!
Доктор усмехнулся и вышел.
– Нго, а вы точно не умрете? – снова спросил Мюррей, когда дверь за доктором закрылась.
– Я точно живая. И когда-нибудь я обязательно умру.
– Но не сейчас? – уточнил Мюррей.
– Нет.
Он послушно выпил таблетки и погрузился в сон. А во сне он снова бомбил, и по небу летали клочья тел вьетнамцев, а затем эти клочья превратились в ракеты и разорвали его самого. А под конец ему приснился зеленый луг, поросший мелким белым клевером. Он хотел выбежать на этот луг, но с каждого цветка поднялось по злой пчеле, и этот рой кинулся на него. Он все бежал и бежал, а пчелы все гнали и гнали его от вожделенного лужка с беленькими мягкими цветочками.
***
Любимым занятием Мюррея стало глядение в потолок. Он лежал, заложив руки за голову, и смотрел. Не то, чтобы ему был интересен цвет потолка или форма трещин. Просто ничего другого придумать он не мог. Ноги срастались медленно. Ходить невозможно. Он пробовал было писать письма, но писать было вовсе некому. В Штатах его никто не ждал. Временная вьетнамская жена, перекупленная у Блая, читать не умела, на записку не ответила, и Мюррей не испытывал никакого желания ее видеть.
Мюррей попробовал было слушать радио. Но передачи из Штатов здесь не ловились, а местные станции лопотали на своих языках или звенели медными горшками. Была пара станций на английском, которые чередовали Билли Кинга, Хью Гранта и политику. В голове Мюррея политика перемешалась с Грантом, в какой-то момент он схватил приемник и с наслаждением начал долбить им об пол. И больше радио не слушал.
Узнав об этом, доктор Беккер распорядился поставить в палату Мюррея вторую кровать, на которую на следующий день положили летчика с легким ранением. Этот чудик, конечно же, был вписан сюда в терапевтических целях. Мюррей это понял по тому, как весело новичок стал заигрывать с обслуживающим персоналом. Поэтому Мюррей сразу возненавидел и его, и заодно доктора Беккера.
– Летчик? – спросил Мюррей новичка.
– Бортинженер, – ответил тот, и начал что-то длинно объяснять. Но Мюррей не слушал. Он закрыл уши руками и продолжил изучение потолка.
Под вечер Мюррей заснул и погрузился в кошмар номер один – он опять бомбил самого себя. Он, как всегда, проснулся на том месте, когда горячий напалм полетел прямо в него, и услышал какие-то странные
