Юна-Мари Паркер - Дворцовые тайны
— Да, любимая… — все поняв, ответил он. Несмотря на то что они совсем недолго знали друг друга, Джеральду достаточно было от нее одного взгляда, чтобы почувствовать ее желание. Он начал осыпать поцелуями ее грудь, втайне радуясь тому, что эта красивая молодая женщина хочет его и принадлежит ему.
Любовью они всегда занимались быстро, в порыве страстного вдохновения вознося себя к вершинам искрящихся ощущений, и сегодняшнее воскресное утро не стало исключением. У них впереди был целый день и в полном распоряжении уютная квартира Джеки. Они знали, что им ничто не помешает вдоволь насладиться друг другом. Однако пробудившаяся страсть была настолько сильна, что они не могли ждать ни минуты. Жажда требовала своего немедленного утоления. И Джеральд взял ее без всяких прелюдий и предисловий. Быстро и резко входя в нее, он горячо нашептывал ей на ухо нежные слова, а Джеки, поднимая навстречу ему бедра, отдавалась нараставшим в ней ощущениям. Ее будто подхватило мощное течение, с которым не было сил и желания бороться. Тело ее словно настроилось на музыку, которую он исполнял. Наконец наступила кульминация — сильнейший взрыв, всплеск удовольствия, после чего они расцепили объятия и, тяжело дыша, удовлетворенные, лежали рядом.
Когда они вновь проснулись, за окном уже был полдень. Сонное и мягкое сентябрьское утро подходило к концу. В этот час лондонцы обычно отдыхают в парке или выгуливают собак, а дети запускают воздушных змеев или катаются на велосипедах.
— Я сделаю что-нибудь поесть, — сказала Джеки, поднимаясь и запахиваясь банным халатом. Она расчесала свои темные волосы. — Ты голоден?
Джеральд окинул ее влюбленным взором, не поднимаясь с постели с розовым балдахином, и лицо его расплылось в улыбке.
— Просто помираю.
— Тогда что скажешь насчет… — Она подошла к изножью кровати и остановилась, уперев руки в бедра и склонив голову набок. — Насчет фруктового сока, яичницы с беконом и помидорами, кофе и тостов с мармеладом?
— О… — простонал Джеральд. — Вот это я понимаю!
Скажи-ка, кстати, ты выйдешь за меня замуж? Джеки фыркнула:
— Советую подождать с предложением. Ты ведь еще не знаешь, хорошо ли я готовлю.
— Как только я увидел тебя, интуиция подсказала мне, что ты хорошо готовишь, — ответил он весело.
— Лгун! — воскликнула она. — Тогда на мне было мое лучшее бальное платье и, глядя на меня, трудно было представить, что я в состоянии сделать себе даже чашку чая!
Она повернулась к двери.
— Только не пропадай надолго, — крикнул он ей вслед. — Мне без тебя будет одиноко.
— Постараюсь побыстрее, — донесся до него ее голос уже из коридора. — А пока вот почитай что-нибудь… О Господи!
— Что там такое? — обеспокоенно воскликнул Джеральд.
Джеки медленно вернулась в спальню, держа в руках несколько воскресных газет. Взгляд ее был устремлен на первую полосу какого-то бульварного листка, а на лице застыло выражение сильного потрясения.
— Глазам не верю… — пробормотала она.
— Что там? — Джеральд мгновенно слетел с постели и уже заглядывал ей через плечо.
Оба молча прочитали материал об отце Селии Атертон. Первым заговорил Джеральд:
— Скверное дело. Впрочем, пока ему ничто не угрожает. Еще нет такого закона. К тому же он совсем старик. Лично мне кажется, что теперь уже вообще не стоит его беспокоить.
— Бедняжка Селия! Интересно, знала ли она?
— Наверняка, дорогая. Ведь он ее отец.
— Да, пожалуй… — неуверенно пробормотала Джеки.
— Терпеть не могу газетчиков! — вдруг мрачно буркнул Джеральд. — Их эта история привлекла лишь потому, что Селия — фрейлина ее величества. Вот если бы она была просто какой-нибудь миссис Смит и не имела никакого положения в свете, всем было бы плевать на ее отца. Теперь же из-за этой статейки Селию и всю ее семью начнут преследовать. И главное — за что?
— В обществе есть немало тех, кто считает, что забывать о преступлениях нацизма нельзя ни при каких обстоятельствах. И я, пожалуй, согласна с этой точкой зрения.
— Верно. Я-то еврей и по идее больше чем кто-либо другой должен ратовать за это. Но с другой стороны, не поздновато ли судить старика? Я уверен, что большинство доказательств уже потеряно безвозвратно. Не так легко вспомнить то, что было почти полвека назад. Да и суд не сможет сохранить объективность. С первых же минут все будут настроены против отца Селии.
Джеки села на постель и сосредоточенно уставилась в статью, разложенную у нее на коленях.
— Согласна, но если Эрнест Смит-Маллин, то бишь Эрнст фон Шмидт, действительно повинен в убийствах тысяч евреев, ему этого нельзя простить. Тогда уж точно можно будет сказать, что нет правды на земле. Мне очень жаль Селию, я за нее страшно переживаю и считаю, что за грехи отцов не должны расплачиваться дети, но… подумай обо всех несчастных, что были замучены в Кельне, в Белзене, в Освенциме!
— Но разве расправа над стариком вернет их к жизни? Гибель шести миллионов мирных евреев навсегда останется в сознании людей как самый, наверно, бесчеловечный акт в истории, но мы прежде всего должны заботиться не о мщении, а о том, чтобы этот ужас не повторился.
— Ты прав, — сказала Джеки. — Вероятно, я просто отношусь к числу мстительных людей, которые утверждают: око за око, зуб за зуб.
Джеральд наклонился к ней и поймал ее руку — гладкую и холодную.
— Твой гнев праведный, Джеки, но какой в нем смысл? По-моему, Эрнста фон Шмидта нужно оставить в покое. Пусть доживает дни наедине со своей совестью. Поздно его судить через сорок с лишним лет. Нюрнбергский процесс был справедлив, и отец Селии скорее всего заслуживал, чтобы предстать перед ним. Но ему удалось скрыться и с этим надо смириться.
— Что будет с Селией? Я так за нее переживаю! Она всегда старалась не привлекать к себе лишнего внимания, а тут…
— Давай-ка позвоним ей? Может, сможем чем-то помочь.
Джеки вдруг вздрогнула, вспомнив о чем-то.
— Боже мой, Боже мой… — пробормотала она.
— Что такое?
— Мы не сможем ей позвонить. Она говорила, что отправляется на выходные вместе с Хьюго в Балморал.
— М-да… — протянул Джеральд. — Нелегко ей сейчас там.
— Мама, почему ты молчала все эти годы? Почему никогда не рассказывала мне? — восклицала Селия в трубку. Она стояла у окна и смотрела на небольшую группу благородных оленей, пасшихся невдалеке от замка. Этих животных полюбила еще королева Виктория, впервые увидевшая их в 1848 году. Селия только что рассказала матери о статье в «Санди глоб» и теперь ждала, что та скажет. Что это неправда… Страшная ошибка… Недоразумение…
