Жаклин Монсиньи - Флорис. «Красавица из Луизианы»
— Ну уж нет! Не буду я у него ничего спрашивать! Он мне ненавистен!
— Но… Но, моя голубка! Ты должна уважать и почитать своего мужа… Ты должна будешь согласиться терпеть кое-что, терпеть с его стороны, даже если… это покажется тебе… — запиналась и краснела не знавшая, куда деваться от смущения, Элиза.
— Нет, нет и нет! Я ничего не собираюсь терпеть! Я ни за что не соглашусь! Я не питаю к нему ни капли уважения! Этот господин женится на мне только из чувства долга, и мой долг показать, насколько он мне безразличен, а его чванство и спесивая гордость, которых он поднабрался за время странствий, мне просто отвратительны. Знаешь, Элиза, он не производит на меня ровным счетом никакого впечатления. А вообще-то, я люблю короля! — безапелляционно заявила Батистина.
Старушка покачала головой.
— Спи, моя голубка! Спи и не думай больше ни о чем! У тебя будет время подумать завтра…
Няня поцеловала Батистину и задула свечу. Совет Элизы, конечно, был хорош, но Батистина так устала и чувствовала себя такой разбитой и несчастной, что никак не могла уснуть. Ей стало бы легче, если бы она могла немножко поболтать с Жоржем-Альбером, но он уже громко храпел в ногах постели. Батистина крутилась и вертелась с боку на бок. Толстое ворсистое одеяло кусалось.
Флорис, державшийся крайне холодно, и Адриан, обращавшийся с Батистиной все более почтительно, быть может, чтобы как-то смягчить неприятное впечатление от озлобленности брата, устроили ее час назад вместе с Элизой и Грегуаром в доме местного священника. Убедившись, что ей ничто больше не грозит, молодые люди отправились к королю, чья ставка располагалась в заброшенном замке, в пятистах туазах отсюда. Маршал Морис Саксонский остался в своей палатке. На войне, как на войне…
Призрачный лунный свет лился в комнату сквозь жалюзи. На противоположной стене качались тени деревьев. Батистина вздохнула. Этот дом напомнил ей тот, куда с визитом приезжал к ней Вилли. Когда же это было? Вчера, год или целую вечность назад?
«А Жеодар… Несчастный Жеодар, который все еще ждет меня, чтобы жениться!» — внезапно подумала Батистина. Она беспокойно заворочалась в постели и едва не разбудила Жоржа-Альбера. Тот глухо зарычал во сне.
«Людовик… Вилли… Жеодар… Эрнодан… Флорис…» — с дьявольской быстротой мелькало в воспаленном мозгу Батистины.
Хлопнула дверь. Вернулись Федор и Ли Кан. Батистина прислушалась. Нет, Флориса и Адриана с ними не было. Должно быть, они остались в расположении короля.
— Тем лучше! У меня нет ни малейшего желания спать с ним под одной крышей… У меня еще есть три дня… Еще три дня, и я стану его женой… Так долго… А потом я стану королевской фавориткой, буду всемогуща… — размышляла Батистина, тщетно стараясь успокоить себя и преодолеть жуткую тоску, охватившую ее. У нее опять сжалось сердце при воспоминании об обжигающих поцелуях Флориса. Как он целовал ее там, на поляне, когда полагал, что она потеряла сознание! Тогда ей хотелось, чтобы это длилось бесконечно!
Батистина напряглась и взяла себя в руки.
— Солдатская девка! О, как он меня оскорблял! Как он был груб. Какая спесь и какая жестокость! И все же… губы у него такие нежные… О, нет! Я его люблю, и я его ненавижу! — воскликнула Батистина, разражаясь рыданиями.
Она чувствовала себя одинокой, всеми покинутой. Глаза сами собой закрылись…
— Боже мой, в какую пытку превратятся эти три дня? Невыносимо! Невыносимо! — простонала она, обливая подушку слезами. В горле стоял ком, в ушах гудело, на душе было тяжело…
Она уснула и во сне вспомнила только про одного человека, который не забывал про нее никогда: маршала Мориса Саксонского.
— Я готов отдать жизнь, мадемуазель, лишь бы иметь счастье танцевать с вами котильон!
— Клянусь моей бессмертной душой, вы обещали его мне, мадемуазель де Вильнев!
— А мне, клянусь честью, был обещан ригодон!
Батистина звонко расхохоталась.
Праздник был в самом разгаре. Никогда еще ей не было так весело. Свет многочисленных свечей, горевших в золоченых канделябрах, делал ее красоту еще более ослепительной, а ее декольте — еще более смелым. Целый рой блестящих молодых офицеров, одетых в парадные мундиры, окружал Батистину. По их горящим от возбуждения глазам она поняла, что является королевой бала.
Печальный заброшенный замок был неузнаваем. За два дня войско мастеровых и лакеев превратило его во дворец, достойный сказочной феи или принцессы… и такого короля, как Людовик XV. Комнаты замка заполнили роскошные портьеры, люстры, канделябры, столы, кровати, кресла, диваны, диванчики, козетки, изящные стулья и табуреты… Множество факелов освещало парк и шпалеры фруктовых деревьев. Серебристые цветущие апельсиновые деревья распространяли вокруг запах, который кружил голову.
Для Батистины наступили счастливые дни, быть может, самые чудесные в ее коротенькой жизни. Ее мрачные предчувствия, к счастью, не сбылись. Вопреки ожиданиям, она пользовалась неограниченной свободой. Флорис и Адриан не могли противиться воле короля, который присылал юной девушке персональные приглашения. Флорис был вынужден держать себя в руках и только скрипел зубами, дожидаясь своего часа, то есть дня свадьбы. Батистина быстро позабыла пережитые ужасы и вся отдалась на волю сумасшедшего вихря удовольствий, увлекавшего ее в неведомую даль. Во французском лагере всех охватило безудержное, безумное веселье, начиная с короля и кончая самым последним пехотинцем-замухрышкой. Да, теперь перед взором Батистины война предстала в кружевах, какой она себе ее и воображала.
Из Версаля одна за другой прибывали галопом в раззолоченных каретах великосветские дамы. Из повозок и телег выгружались шумные и визгливые создания, называемые дамами полусвета, которых наивная Батистина считала очень красивыми с их толстым слоем румян во всю щеку. Великосветские дамы пеклись о высокой морали офицеров, а дамы полусвета — о не менее высокой морали рядовых. Каждый находил себе забаву по вкусу, чем и объяснялся тот факт, что в военном лагере его величества, короля Франции, превращенном в огромный дом свиданий, все находились в прекрасном расположении духа.
— Наконец-то заиграли ригодон! Держите слово, мадемуазель! — промолвил молодой офицер, низко кланяясь Батистине.
— Я держу свое слово, и этот танец — ваш, сударь! — кокетливо играя веером, ответила Батистина, приподнимая кончиками пальцев юбку.
— Ах, сударыня! Благодарю за оказанную честь!
Среди офицеров раздались восхищенные крики:
— Этот чертов Кермадек, как и подобает бретонцу, не боится никого и ничего!
